Габриэль де тард общественноемнение и толпа. Разграничение публики и толпы в теории Г

G. Tarde L’Opinion et la Foule Перевод с французского под редакцией П. С. Когана Изд-во Т-ва типографии А. И. Мамонтова, М., 1902 г. Институт психологии РАН, Издательство «КСП+» 1999 г.

Одно из самых известных сочинений французского социолога и криминалиста. Согласно его концепции творцом общественного мнения является некая публика с весьма подвижными и неясными границами, уходящими своими корнями в особенности массовых духовно-психологических процессов.

Все социальные процессы, по Тарду, основаны на межличностных взаимодействиях, изучение которых Тард полагает основной задачей общественных наук.

Печатается с приведением текста к нормам современного русского языка

ПРЕДИСЛОВИЕ

ПУБЛИКА И ТОЛПА

• ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ И РАЗГОВОР

РАЗГОВОР

• ТОЛПЫ И ПРЕСТУПНЫЕ СЕКТЫ

• ПРИМЕЧАНИЯ

Предисловие

Выражению коллективная психология илисоциальная психология часто придают фантастический смысл, от которого прежде всего необходимо освободиться. Он заключается в том, что мы представляем себеколлективный ум, коллективное сознание, как особоемы, которое будто бы существует вне или выше индивидуальных умов. Нет надобности в такой точке зрения, в таком мистическом понимании, для того чтобы совершенно отчетливо провести грань между обыкновенной психологией и психологией социальной, которую мы скорее назвали бы интерспиритуальной. В самом деле, первая касается отношений ума ко всей совокупности других внешних предметов, вторая изучает или должна изучать взаимные отношения умов, их влияния: односторонние или взаимные, - односторонние сначала, взаимные потом. Между первой и второй существует таким образом то различие, которое существует между родом и видом. Но вид в этом случае имеет характер столь важный и столь исключительный, что его необходимо выделить из рода и трактовать при помощи методов, специально ему свойственных.

Отдельные этюды, которые найдет здесь читатель, представляют собой фрагменты этой обширной области коллективной психологии. Их соединяет тесная связь. Пришлось перепечатать здесь, с целью определить его настоящее место, этюд о толпах, составляющий последнюю часть этой книги. В самом деле,публика, которая составляет специальный главный предмет настоящего исследования, есть не что иное, как рассеянная толпа, в которой влияние умов друг на друга стало действием на расстоянии, на расстояниях, все возрастающих. Наконец,мнение, являющееся результатом всех этих действий на расстоянии или при личном соприкосновении, составляет для толпы и публики нечто вроде того, что мысль составляет для тела. И если среди этих действий, в результате которых появляется мнение, мы станем искать самое общее и постоянное, то без труда убедимся, что таковым являетсяразговор, элементарное, социальное отношение, совершенно забытое социологами.

Полная история разговора у всех народов во все времена была бы в высшей степени интересным документом социального знания; и если бы все трудности, которые представляет этот вопрос, удалось победить с помощью коллективной работы многочисленных ученых, то нет сомнения, что из сопоставления фактов, полученных по этому вопросу у самых различных между собою народов, выделился бы большой запас общих идей, которые позволили бы сделать из сравнительного разговора настоящую науку, немного уступающую сравнительной религии, сравнительному искусству и даже сравнительной промышленности, иначе говоря политической экономии.

Но само собой разумеется, что я не мог претендовать на то, чтобы набросать план подобной науки на нескольких страницах. За отсутствием сведений, достаточных хотя бы для самого эскизного наброска, я мог указать только ее будущее место, и я был бы счастлив, если бы, высказав сожаление об ее отсутствии, я возбудил в каком-нибудь молодом исследователе стремление заполнить этот важный пробел.

Май, 1901 Г. Тард

Производитель: "ЛЕНАНД" Серия: "Библиотека Российской Ассоциации Политической Науки" Книга рекомендуется социологам, политологам и политтехнологам, психологам, студентам и преподавателям гуманитарных специальностей вузов, а также широкому кругу читателей, интересующихся проблемами социологии и социальной психологии. ISBN:978-5-9710-1984-8 Издательство: "ЛЕНАНД" (2015) Формат: 60x90/16, 208 стр. Другие книги схожей тематики: Автор Книга Описание Год Цена Тип книги Г. Тард Книга рекомендуется социологам, политологам и политтехнологам, психологам, студентам и преподавателям гуманитарных специальностей вузов, а также широкому кругу читателей, интересующихся проблемами… - Ленанд, (формат: 60x90/16, 208 стр.) 2015 363 бумажная книга Габриэль де Тард Книга рекомендуется социологам, политологам и политтехнологам, психологам, студентам и преподавателям гуманитарных специальностей вузов, а также широкому кругу читателей, интересующихся проблемами… - (формат: 145х215 мм, 208 стр.) Из наследия мировой социологии 2015 402 бумажная книга Тард Г. Книга рекомендуется социологам, политологам и политтехнологам, психологам, студентам и преподавателям гуманитарных специальностей вузов, а также широкому кругу читателей, интересующихся проблемами… - ЛЕНАНД, (формат: 60x90/16, 208 стр.) Библиотека Российской Ассоциации Политической Науки 2015 538 бумажная книга Тард Г. Книга рекомендуется социологам, политологам и политтехнологам, психологам, студентам и преподавателям гуманитарных специальностей вузов, а также широкому кругу читателей, интересующихся проблемами… - URSS, (формат: 60x90/16, 208 стр.) Из наследия мировой социологии 2015 416 бумажная книга См. также в других словарях: Новейший философский словарь У этого термина существуют и другие значения, см. Общественное мнение (значения). Эту статью следует викифицировать. Пожалуйста, оформите её согласно правилам оформления статей. Общественное мнение … Википедия ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ - в наиболее общем значении это одобрение или неодобрение публично наблюдаемых позиций и поведения, которые выражаются определенной частью общества или обществом в целом. О.М. представляет собой оценку значимого происходящего. В теории… … Социология: Энциклопедия Эту статью следует викифицировать. Пожалуйста, оформите её согласно правилам оформления статей … Википедия Тард, Габриель Габриель Тард Дата рождения: 12 марта 1843(1843 03 12) Место рождения: Сарла, Франция Дата смерти … Википедия - (Tardc) Габриэль (1843 1904) французский социолог и криминалист, один из основоположников социальной психологии и ведущих представлений психологического направления в социологии, профессор новой философии в Коллеж де Франс. Автор работ «Законы… … Новейший философский словарь - французский социолог, один из основоположников социальной психологии. Концепции Т. оказали влияние на теории массового общества, исследования массовой коммуникации и распространение инноваций. Основные работы: Законы подражания (1892),… … Политология: словарь-справочник Тард (Tarde) Габриель - (12.03.1843 13.05.1904) французский социолог и криминалист. Биография. В 1893 96 гг. возглавлял отдел в Министерстве юстиции. С 1900 г. профессор новой философии в Коллеж де Франс. Исследования. Общественные отношения сводил к отношениям между… … Большая психологическая энциклопедия - (Tarde) Габриэль (12.03.1843, Сарла 13.05.1904, Париж) французский социолог, один из основоположников социальной психологии и главных представителей психологического направления в социологии. Стремился освободить социологию от биологизма и… … Энциклопедия социологии

G. Tarde L"Opinion et la Foule

Печатается по изданию:

Г. Тард. «Общественное мнение и толпа»,

изд-во Т-ва типографии А. И. Мамонтова, М., 1902 г.,

с приведением текста к нормам современного русского языка.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Выражению коллективная психология или социальная пси­хология часто придают фантастический смысл, от которого пре-#сде всего необходимо освободиться. Он заключается в том, что мы представляем себе коллективный ум, коллективное созна­ние, как особое мы, которое будто бы существует вне или выше индивидуальных умов. Нет надобности в такой точке зрения, в таком мистическом понимании, для того чтобы совершенно от­четливо провести грань между обыкновенной психологией и психологией социальной, которую мы скорее назвали бы интер-спиритуальной. В самом деле, первая касается отношений ума ко всей совокупности других внешних предметов, вторая изучает или должна изучать взаимные отношения умов, их влияния: односторонние или взаимные, -- односторонние сначала, взаим­ные потом. Между первой и второй существует таким образом то различие, которое существует между родом и видом. Но вид в этом случае имеет характер столь важный и столь исключитель­ный, что его необходимо выделить из рода и трактовать при по­мощи методов, специально ему свойственных.

Отдельные этюды, которые найдет здесь читатель, представ­ляют собой фрагменты этой обширной области коллективной психологии. Их соединяет тесная связь. Пришлось перепечатать здесь, с целью определить его настоящее место, этюд о толпах, составляющий последнюю часть этой книги. В самом деле, пуб­лика, которая составляет специальный главный предмет на­стоящего исследования, есть не что иное, как рассеянная толпа, в которой влияние умов друг на друга стало действием на рас­стоянии, на расстояниях, все возрастающих. Наконец, мнение, являющееся результатом всех этих действий на расстоянии или при личном соприкосновении, составляет для толпы и публики нечто вроде того, что мысль составляет для тела. И если среди этих действий, в результате которых появляется мнение, мы станем искать самое общее и постоянное, то без труда убедимся, что таковым является разговор, элементарное, социальное отно­шение, совершенно забытое социологами.

Полная история разговора у всех народов во все времена была бы в высшей степени интересным документом социального зна­ния; и если бы все трудности, которые представляет этот вопрос, Удалось победить с помощью коллективной работы многочислен-

Г. Тард «Мнение ц толпа»

ных ученых, то нет сомнения, что из сопоставления фактов, по­лученных по этому вопросу у самых различных между собою народов, выделился бы большой запас общих идей, которые по­зволили бы сделать из сравнительного разговора настоящую науку, немного уступающую сравнительной религии, сравни­тельному искусству и даже сравнительной промышленности, иначе говоря политической экономии.

Но само собой разумеется, что я не мог претендовать на то, чтобы набросать план подобной науки на нескольких страницах. За отсутствием сведений, достаточных хотя бы для самого эс­кизного наброска, я мог указать только ее будущее место, и я был бы счастлив, если бы, высказав сожаление об ее отсутствии, я возбудил в каком-нибудь молодом исследователе стремление заполнить этот важный пробел.

Май, 1901 Г. Тард

ПУБЛИКА И ТОЛПА

Толпа не только привлекает и неотразимо зовет к себе того, кто видит ее; самое ее имя заключает в себе что-то заманчивое и обаятельное для современного читателя, и некоторые писатели склонны обозначать этим неопределенным словом всевозможные группировки людей. Следует устранить эту неясность и особенно не смешивать с толпой публику, слово, которое опять-таки мож­но понимать различно, но которое я постараюсь точно опреде­лить. Говорят: публика какого-нибудь театра; публика какого-либо собрания; здесь слово «публика» обозначает толпу. Но этот смысл упомянутого слова не единственный и не главный, и в то время как он постепенно утрачивает свое значение или же остает­ся неизменным, новая эпоха с изобретением книгопечатания создала совершенно особый род публики, которая все растет, и бесконечное распространение которой является одной из харак­тернейших черт нашего времени. Психология толпы уже выяс­нена; остается выяснить психологию публики, взятой в этом особом смысле слова, т. е., как чисто духовной совокупности, как группы индивидуумов, физически разделенных и соединен­ных чисто умственной связью. Откуда происходит публика, как она зарождается, как развивается, ее изменения, ее отношение к своим главарям, ее отношение к толпе, к корпорациям, к госу­дарствам, ее могущество в хорошем или в дурном и ее способ чувствовать или действовать - вот что будет служить предметом исследования в настоящем этюде.

В самых низших животных обществах ассоциация состоит по преимуществу в материальном соединении. По мере того, как мы поднимаемся вверх по дереву жизни, социальные отношения ста­новятся более духовными. Но если отдельные индивидуумы уда­ляются друг от друга настолько, что не могут уже более встре­титься, или же остаются в таком отдалении друг от друга доль­ше известного, весьма краткого промежутка времени, они перес­тают составлять ассоциацию. Таким образом толпа в этом смыс­ле переставляет собою до некоторой степени явление из царства Животных. Не является ли она рядом психических воздействий, в сущности проистекающих из физических столкновений? Но не

Г. Тард «Мнение и толпа»

всякое общение одного ума с другим, одной души с другой обу­словлено необходимой близостью тела.

Это условие совсем отсутствует, когда обозначаются в наших цивилизованных обществах так называемые общественные те­чения. Не на сходках, которые происходят на улицах или пло­щадях, рождаются и разливаются эти социальные реки 1 , эти огромные потоки, которые приступом захватывают теперь самые стойкие сердца, самые способные к сопротивлению умы и за­ставляют парламенты и правительства приносить им в жертву законы и декреты. И странно, те люди, которые увлекаются та­ким образом, которые взаимно возбуждают друг друга, или же, скорей, передают один другому внушение, идущее сверху, эти люди не соприкасаются между собой, не видятся и не слышат друг друга; они рассеяны по обширной территории, сидят у себя по домам, читая одну и ту же газету. Какая же связь существует между ними? Эта связь состоит в одновременности их убеждения или увлечения, в сознании, проникающем каждого, что эта идея или это желание разделяется в данный момент огромным коли­чеством других людей. Достаточно человеку знать это, даже не видя этих других людей, и на него влияет вся их совокупная масса, а не только один журналист, общий вдохновитель, сам невидимый и неведомый и тем более неотразимый.

Читатель вообще не сознает, что подвергается настойчивому, почти неотразимому влиянию той газеты, которую он обыкно­венно читает. Журналист же скорее сознает свою угодливость по отношению к публике, никогда не забывая ее природы и вкусов. У читателя далее еще меньше сознания: он абсолютно не дога­дывается о том влиянии, какое оказывает на него масса других читателей. Но оно, тем не менее, неоспоримо. Оно отражается на степени его интереса, который становится живее, если читатель знает или думает, что этот интерес разделяет более многочислен­ная или более избранная публика; оно отражается и на его суж­дении, которое стремится приспособиться к суждениям боль-

Заметим, что эти гидравлические сравнения естественно напраши­ваются всякий раз, когда заходит речь как о толпе, так и о публике. В этом заключается их сходство. Толпа, движущаяся вечером во время публичного празднества, медленностью своего течения и многочислен­ностью водоворотов напоминает реку, текущую без и определенного русла, так как меньше всего можно сравнить с организмом толпу, если не считать публики. - Это потоки воды, жизнь которых не определена в точности.

щинства или же избранных, смотря по обстоятельствам. Я раз­вертываю газету, которую я считаю сегодняшней, и с жадностью читаю в ней разные новости; потом вдруг я замечаю, что она помечена числом от прошлого месяца или вчерашним, и она тотчас же перестает меня интересовать. Откуда происходит это внезапное охлаждение? Разве факты, сообщенные там, стали менее интересны по существу? Нет, но у нас является мысль, что мы одни читаем их, и этого достаточно. Это доказывает, что жи­вость нашего интереса поддерживалась бессознательной иллюзи­ей общности нашего чувства с чувствами массы других людей. Номер газеты, вышедший накануне или два дня тому назад, по сравнению с сегодняшним есть то же, что речь, прочитанная у себя дома по сравнению с речью прослушанной среди многочис­ленной толпы.

Когда мы бессознательно подвергаемся этому невидимому влиянию со стороны публики, часть которой мы сами составля­ем, мы склонны объяснять это просто обаянием злободневности. Если нас интересует самый последний номер газеты, это проис­ходит будто бы от того, что он сообщает нам злободневные фак­ты и будто бы при чтении нас увлекает сама их близость к нам, а отнюдь не то, что их одновременно с нами узнают и другие. Но проанализируем хорошенько это столь странное впечатление злободневности, возрастающая сила которого является одной из наиболее характерных черт цивилизованной жизни. Разве «зло­бодневным» считается исключительно то, что только что случи­лось? Нет, злободневным является все, что в данный момент возбуждает всеобщий интерес, хотя бы это был давно прошед­ший факт. В последние годы было «злободневно» все, что касает­ся Наполеона; злободневно все то, что в моде. И не «злобод­невно» все то, что вполне ново, но не останавливает на себе вни­мания публики, занятой чем-либо другим. Во все время, пока тянулось дело Дрейфуса, в Африке или в Азии происходили со­бытия, весьма способные возбудить наш интерес, но в них не находили ничего злободневного, словом, страсть к злободневно­сти растет вместе с общественностью и она есть не что иное как одно из самых поразительных ее проявлений; а так как перио­дическая, в особенности же ежедневная, пресса по самому свой­ству своему говорить о самых злободневных предметах, то не следует удивляться при виде того, как между обычными читате­лями одной и той же газеты завязывается и укрепляется нечто вроде ассоциации, которую слишком мало замечают, но которая Принадлежит к числу чрезвычайно важных.

Г. Тард «Мнение и толпа»

Публика и толпа

Разумеется, чтобы для индивидуумов, составляющих одну ц ту же публику это внушение на расстоянии сделалось возмож­ным, нужно, чтобы они привыкали, под влиянием интенсивной общественной жизни, жизни городской, к внушению на близком расстоянии. Мы в детстве, в юношеском возрасте начинаем с того, что чувствуем влияние взгляда других, которое бессозна­тельно выражается у нас в наших позах, в жестах, в изменении хода наших идей, в беспорядочности или чрезмерной возбужден­ности наших речей, в наших суждениях, в наших поступках. И только после того как мы целыми годами подвергались и под­вергали других этому внушающему действию взгляда, мы стано­вимся способны к внушению даже посредством мысли о взгляде другого, посредством идеи, что мы составляем предмет внимания для личностей удаленных от нас. Равным образом, лишь после того, как мы долгое время испытывали на себе и практиковали сами могущественное влияние догматического и авторитетного голоса, слышанного вблизи, нам достаточно прочесть какое-ни­будь энергическое утверждение для того, чтобы подчиниться ему, и просто самое сознание солидарности большого числа по­добных нам с этим суждением располагает нас судить в одинако­вом с ним смысле. Следовательно, образование публики предпо­лагает духовную и общественную эволюцию, значительно более подвинувшуюся вперед, нежели образование толпы. То чисто идеальное внушение, то заражение без соприкосновения, кото­рые предполагает эта чисто абстрактная и тем не менее столь реальная группировка, эта одухотворенная толпа, поднятая, так сказать, на вторую степень сила, не могло зародиться ранее, как по прошествии целого ряда веков социальной жизни более гру­бой, более элементарной.

Ни в латинском, ни в греческом языках нет слова, соответст­вующего тому, что мы разумеем под словом публика. Есть слова, обозначающие народ, собрание граждан вооруженных или невоо­руженных, избирательный корпус, все разновидности толпы. Но какому писателю древности могло прийти на ум говорить о своей публике? Все они не знали ничего, кроме своей аудитории в за­лах, нанимаемых для публичных чтений, где поэты, современни­ки Плиния Младшего, собирали немногочисленную, сочувствен­ную толпу. Что же касается тех немногочисленных читателей ма­нускриптов, переписанных в нескольких десятках экземпляров,

то они не могли сознавать, что составляют общественный агре­гат, который, составляют теперь читатели одной и той же газеты и даже иногда одного и того же модного романа. Была ли пуб­лика в средние века? Нет, но в эти времена были ярмарки, па­ломничества, беспорядочные скопища, охваченные благочести­выми или воинственными чувствами, гневом или паникой. Воз­никновение публики стало возможным не раньше начала широ­кого распространения книгопечатания в XVI в. Передача силы на расстоянии - ничто по сравнению с передачей мысли на рас­стоянии. Не есть ли мысль - социальная сила по преимущест­ву? Вспомните idees-forces Фулье. Когда Библия была в первый раз издана в миллионах экземпляров, то обнаружилось в высшей степени новое и богатое неисчислимыми последствиями явление, а именно благодаря ежедневному и одновременному чтению од­ной и той же книги, т. е. Библии, соединенная масса ее читате­лей почувствовала, что составляет новое социальное тело, отде­ленное от церкви. Но эта нарождающаяся публика сама еще была только отдельной церковью, с которой она смешивалась; слабость протестантизма и заключается в том, что он был одно­временно публикой и церковью, двумя агрегатами, управляемы­ми различными принципами и по самому существу своему не­примиримыми. Публика, как таковая, выделилась более ясно только при Людовике XIV. Но и в эту эпоху, если и были толпы, не менее стремительные, нежели теперь, и не менее значитель­ные, при коронованиях монархов, на больших празднествах, при бунтах, возникавших вследствие периодических голодовок, то публика составлялась из незначительного количества избранных «honnetes gens», которые читали свой ежемесячный журнал, в особенности же книги, небольшое количество книг, написанных для небольшого количества читателей. И кроме того, эти читате­ли были по большей части сгруппированы, если не при дворе, то вообще в Париже.

В XVIII в. эта публика быстро растет и раздробляется. Я не думаю, чтобы до Бейля существовала философская публика, ко­торая отличалась бы от большой литературной публики или на­чала от нее отделяться; я не могу назвать публикой группу уче­ных, хотя они и были объединены, несмотря на свою разбросан­ность по различным провинциям и государствам, однородными изысканиями и чтением одних сочинений; эта группа была так малочисленна, что они все поддерживали между собой письмен­ные сношения и черпали в этих личных сношениях главную пищу для своего научного общения. Публика в специальном

Г. Тард «Мнение и толпа»

Публика и толпа

смысле начинает обрисовываться с того, трудно поддающегося точному определению, момента, когда люди, преданные одной и той же науке, стали слишком многочисленны для того, чтобы лично сноситься друг с другом, и могли почувствовать завязы­вающиеся между ними узы солидарности только при помощи достаточно частых и регулярных сношений, не имеющих лично­го характера. Во второй половине XVIII в. зарождается полити­ческая публика, растет и вскоре, разлившись, поглощает, как река свои притоки, все другие виды публики - литературную, философскую, научную. Однако, до революции жизнь публики была мало интенсивна сама по себе и получает значение только благодаря жизни толпы, с которой она еще связана вследствие необыкновенного оживления салонов и кафе.

Революция может считаться датой настоящего водворения журнализма и, следовательно, публики; революция - - момент лихорадочного роста публики. Это не значит, что революция не возбуждала толпы, но в этом отношении она ничем не отлича­лась от прежних междоусобных войн в XIV, в XVI веке, даже в эпоху Фронды. Толпы фрондеров, толпы приверженцев Лиги, толпы приверженцев Кабоша - были не менее страшны и, мо­жет быть, не менее многочисленны, чем толпы 14 июля и 10 августа; толпа не может возрасти свыше известного предела, положенного свойствами слуха и зрения, не раздробившись тот­час же и не утратив способности к совместному действию; впро­чем, действия эти всегда одинаковы; это - сооружение барри­кад, разграбление дворцов, убийства, разрушение, пожары. Нет ничего более однообразного, как эти, повторяющиеся в течение веков, проявления ее деятельности. Но 1789 г. характеризуется явлением, которого не знали предыдущие эпохи, а именно ог­ромным распространением газет, пожираемых с жадностью. Ес­ли некоторые из них и были мертворожденными, то зато другие представляют собою картину беспримерного распространения. Каждый из этих великих и ненавистных публицистов Марат, Демулэн, отец Дюшен, имел свою публику; и эти толпы грабите-

«Слово публицист, - говорит Литтре, - появляется в Академи­ческом Словаре только начиная с 1762 г.» и фигурирует там, по его словам, - как еще и теперь в большинстве словарей - только в значе­нии автора, пишущего о государственном праве. Смысл этого слова при ходячем употреблении расширился только в течение нашего столетия, в то время как значение слова публика в силу той же причины все сужа­лось, по крайней мере, в том смысле, в каком я его употребляю.

лей, поджигателей, убийц, людоедов, опустошавших тогда Фран­цию с севера до юга, с востока до запада, можно считать злока­чественными наростами и сыпями тех групп публики, которым их злокозненные виночерпии, препровождаемые с триумфом в Пантеон после смерти,- подливали ежедневно губительный ал­коголь пустых и яростных слов. Это не значит, что бунтующие толпы состояли даже в Париже, а тем более в провинциях и в деревнях, исключительно из читателей газет; но последние со­ставляли в них если не тесто, то, по крайней мере, закваску. Точно так же клубы, собрания в кафе, сыгравшие такую важную роль во время революционного периода, родились от публики, между тем как до революции публика была скорее следствием, нежели причиной собраний в кафе и в салонах.

Но революционная публика была по преимуществу парижс­кой публикой, вне Парижа она обозначалась не ярко. Артур Юнг во время своего знаменитого путешествия был поражен тем обс­тоятельством, что газеты так мало распространены даже в горо­дах. Правда, это замечание относится к началу революции, не­много позднее оно уже потеряло бы долю верности. Но до самого конца отсутствие быстрых сообщений ставило непреодолимое препятствие интенсивности и широкому распространению общес­твенной жизни. Как могли газеты, приходящие только два-три раза в неделю и, притом, неделю спустя после своего появления в Париже, дать своим читателям на юге то впечатление злобо­дневности и то сознание одновременной духовной общности, без которых чтение газеты не разнится по существу от чтения кни­ги? На долю нашего века, благодаря усовершенствованным спо­собам передвижения и моментальной передаче мысли на всякое расстояние, выпала задача - - придать публике, всякого рода публике, беспредельное распространение, к которому она так способна, и которое создает между ней и толпой столь резкий контраст. Толпа -- это социальная группа прошлого; после се­мьи она самая старинная из всех социальных групп. Она во всех своих видах - стоит ли или сидит, неподвижна или движется -не способна расширяться дальше известного предела; когда ее вожаки перестают держать ее in manu, когда она перестает слы­шать их голос, она распадается. Самая обширная из всех извест­ных аудиторий - это аудитория Колизея; но и она вмещала в себя только сто тысяч человек. Аудитории Перикла или Цице­рона, даже аудитории великих проповедников средних веков, вроде Петра Пустынника или св. Бернарда, были, без сомнения, значительно меньше. Также не замечается, чтобы могущество

Г. Тард «Мнение и толпа»

Публика и толпа

красноречия, будь то политическое или религиозное, значитель­но подвинулось вперед в древности или в средние века. Но пуб­лика бесконечно растяжима, и так как по мере ее растяжения ее социальная жизнь становится более интенсивной, то нельзя от­рицать, что она станет социальной группой будущего. Таким образом, благодаря соединению трех взаимно поддерживающих друг друга изобретений, книгопечатания, железных дорог и те­леграфа, пробрела свое страшное могущество пресса, этот чудес­ный телефон, который так безмерно расширил древнюю аудито­рию трибунов и проповедников. Итак, я не могу согласиться с смелым писателем, д-ром Лебоном, заявляющим, что наш век - это «эра толпы». Наш век -- это эра публики или публик, что далеко не похоже на его утверждение.

До известной степени публика сходна с тем, что называется ми­ром -- «литературный мир», «политический мир», и т. д.; раз­ница лишь в том, что это последнее понятие предполагает лич­ные сношения между лицами, принадлежащими к одному и то­му же миру, как-то: обмены визитами, приемы, что может и не существовать между членами одной и той же публики. Но между толпой и публикой расстояние огромно, как мы уже видели, хотя публика частью и ведет свое начало от известного рода тол­пы, а именно от аудитории ораторов.

Между толпой и публикой существует много и других разли­чий, которые я еще не выяснил. Можно принадлежать в одно и то же время, как это обыкновенно и бывает, к нескольким груп­пам публики, как можно принадлежать к нескольким корпора­циям или сектам но к толпе одновременно можно принадлежать только к одной. Отсюда гораздо большая нетерпимость толпы, а следовательно и тех наций, где царит дух толпы, потому что там человек захватывается целиком, неотразимо увлечен силой, не имеющей противовеса. И отсюда преимущество, связанное с по­степенной заменой толпы публикой, превращение, сопровож­дающееся всегда прогрессом в терпимости или даже в скепти­цизме. Правда, сильно возбужденная публика может породить, как это иногда и случается, фанатические толпы, которые рас­хаживают по улицам с криками: да здравствует или смерть чему-либо. И в этом смысле публика могла бы быть определена как толпа в возможности. Но это падение публики до толпы, в высшей степени опасное, вообще случается довольно редко; и не

входя в обсуждение того, не будут ли, невзирая ни на что, эти порожденные публикой толпы менее грубы, чем толпы, образо­вавшаяся вне всякой публики, остается очевидным, что столкно­вение двух публик, всегда готовых слиться на своих неопреде­ленных границах, представляет собой гораздо меньшую опасность для общественного спокойствия, нежели встреча двух враждеб­ных толп.

Толпа, как группа более естественная, более подчиняется си­лам природы; она зависит от дождя или от хорошей погоды, от жары или от холода; она образовывается чаще летом, нежели зимой. Луч солнца собирает ее, проливной дождь рассеивает ее. Когда Бальи был парижским мэром, он благословлял дождливые дни и огорчался при виде проясняющегося неба. Но публика, как группа высшего разряда, не подвластна этим изменениям и капризам физической среды, времени года или даже климата. Не только зарождение и развитие публики, но даже крайнее возбуждение ее, эта болезнь, появившаяся в нашем веке и рас­тущая все сильнее, не подвержены этим влияниям.

Наиболее острый кризис этого рода болезни, по нашему мне­нию, а именно дело Дрейфуса, свирепствовал во всей Европе в самый разгар зимы. Возбудило ли оно больше страстности на юге, нежели на севере, как случилось бы, если бы речь шла о толпе? Нет! Скорее оно наиболее волновало умы в Бельгии, в Пруссии, в России. Наконец, отпечаток расы гораздо менее отражается на публике, чем на толпе. И это не может быть иначе в силу сле­дующего соображения.

Почему английский митинг так глубоко разнится от француз­ского клуба, сентябрьская резня от африканских судилищ по за­кону Линча, итальянской праздник от коронации русского царя? Почему хороший наблюдатель по национальности толпы может почти с уверенностью предсказать, как она будет действовать -с гораздо большей уверенностью, чем предсказать, как поступит каждый из индивидуумов, составляющих ее - - и почему, нес­мотря на огромные изменения, происшедшие в нравах и идеях Франции или Англии за последние три-четыре столетия, фран­цузские толпы нашего времени, буланжистские или антисемити­ческие, похожи в стольких чертах на толпы приверженцев Лиги или Фронды, а нынешние толпы англичан --на толпы времен Кромвеля? Потому, что в образовании толпы индивидуумы учас­твуют только своими сходными национальными чертами, которые слагаются и образуют одно целое, но не своими индивидуальны­ми отличиями, которые нейтрализуются; при составлении толпы

Г. Тард «Мнение и толпа»

Публика и толпа

углы индивидуальности взаимно сглаживаются в пользу нацио­нального типа, который прорывается наружу. И это происходит вопреки индивидуальному влиянию вождя или вождей, которое всегда дает себя чувствовать, но всегда находит противовес во взаимодействии тех, кого они ведут.

Что же касается того влияния, какое оказывает на свою публику публицист, то оно если и является гораздо менее ин­тенсивным в данный момент, зато по своей продолжительности оно более сильно, чем кратковременный и преходящий толчок, данный толпе ее предводителем. Мало того, влияние, которое оказывают члены одной и той же публики друг на друга, го­раздо менее сильно, и никогда не противодействует, а, напро­тив, всегда содействует публицисту вследствие того, что чита­тели сознают одновременную тождественность своих идей, склонностей, убеждений или страстей, ежедневно раздуваемых одним и тем же мехом.

Можно - быть может, несправедливо, но с известным прав­доподобием и видимым основанием, оспаривать ту мысль, что всякая толпа имеет вождя; и действительно, часто она сама ве­дет его. Но кто станет оспаривать, что всякая публика имеет своего вдохновителя, а иногда и создателя? Слова Сент Бёва, что «гений есть царь, создающий свой народ», особенно применимы к великому журналисту. Сколько публицистов создают себе пуб­лику! 1 Правда, для того чтобы возбудить антисемитическое дви­жение, было необходимо, чтобы агитаторские усилия Эдуарда Дрюмона соответствовали известному умственному состоянию среди населения; но пока не раздался один громкий голос, дав­ший общее выражение этому состоянию умов, оно оставалось чисто индивидуальным, мало интенсивным, еще в меньшей сте­пени заразительным и не сознавало само себя. Тот, кто выразил его, создал как бы коллективную силу, быть может искусствен­ную, но тем не менее реальную. Я знаю французские области, где никто никогда не видал ни одного еврея, что не мешает ан­тисемитизму процветать там, потому что там читаются антисе-

1 Мне скажут, что если всякий великий публицист создает свою публику, то всякая сколько-нибудь значительная публика создает себе своего публициста. Это последнее предположение гораздо менее верно, чем первое: мы знаем очень обширные группы, которые в продолжение многих лет не могли выделить из своей среды писателя, способного помочь им ориентироваться. В таком положении находится в настоящее время католический мир.

литические газеты. Точно так же социалистическое или анархи­ческое направление умов ничего не представляло собою, прежде чем его не выразили некоторые знаменитые публицисты, Карл Маркс, Кропоткин и др., и не пустили в обращение, дав ему свое имя. После этого легко понять, что на публике гораздо ярче от­ражается индивидуальный отпечаток ее создателя, нежели дух национальности, и что обратное справедливо относительно тол­пы. Точно так же не трудно понять, что публика одной и той же страны в каждом из своих главных разветвлений преобразовы­вается в очень короткий промежуток времени, если сменяются ее предводители, и что, например, современная социалистичес­кая публика во Франции ни в чем не походит на социалистиче­скую публику времен Прудона, в то время как французские тол­пы всякого рода сохраняют сходную физиономию в продолжение целых столетий.

Может быть возразят, что читатель какой-нибудь газеты рас­полагает гораздо больше своей умственной свободой, нежели ин­дивидуум, затерянный в толпе и увлекаемый ею. Он может в ти­шине обдумать то, что он читает, и, несмотря на его привычную пассивность, ему случается переменять газету до тех пор, пока он не найдет подходящую или такую, которую он считает для себя подходящей. С другой стороны, журналист старается ему понравиться и удержать его. Статистика увеличения и уменьше­ния подписки является великолепным термометром, с которым часто справляются, и который предупреждает редактора относи­тельно того, каких действий и мыслей следует держаться. Тако­го характера указание обусловило в одном известном деле вне­запный поворот одной большой газеты, и такое отречение не представляет собою исключения. Итак, публика реагирует вре­менами на журналиста, но этот последний действует на свою публику постоянно. После некоторых колебаний читатель выб­рал себе газету, газета собрала себе читателей, произошел взаим­ный подбор, отсюда - взаимное приспособление. Один наложил свою руку по своему вкусу на газету, которая угождает его пред­рассудкам и страстям, другая - на своего читателя, послушного и доверчивого, которым она легко может управлять при помощи некоторых уступок его вкусам -- уступок, аналогичных оратор­ским предосторожностям древних ораторов. Говорят, что нужно бояться человека одной книги; но что значит он в сравнении с человеком одной газеты! А этот человек - в сущности каждый или почти каждый из нас. Вот где опасность нового времени. Итак, не препятствуя публицисту иметь на свою публику в конце

Похожая информация.

Введение

Габриэль Тард и его социальная теория

Место Г. Тарда в социологии ХIХ-ХХ века. Научное противостояние Г. Тарда и Э. Дюркгейма

Заключение

Список литературы

Введение

Актуальность исследования наследия классиков социологической мысли обусловлена тем, что сложные и противоречивые процессы, происходящие в России и в мире, требуют от социологов переориентации их внимания на те проблемы, которые долгое время не являлись первостепенным объектом исследования.

Это проблема существования человека в полностью технизированном и информатизированном мире; проблема личности как огромного резерва и импульса общественного развития. Характерным признаком социологии становится антропоцентрический подход, областью ее исследований все чаще оказывается механизм складывания социального процесса как переплетения бесчисленных линий взаимодействия конкретных индивидов. В связи с этим возрастает интерес к наследию классиков, в творчестве которых данная проблематика была доминирующей.

Одним из предшественников современной социологии является Жан Габриель Тард. В центре внимания ученого находились процессы социальной интеракции «интерментальной деятельности», проблема личности или «первичного общественного индивида», наделенного способностью сознательной инициативы и выступающего в роли центрального двигателя общественного прогресса.

Габриель Тард исследует феномен толпы. Он обращает внимание на то, что толпа притягательна сама по себе, более того, как он выражается, оказывает некоторое чарующее воздействие. Он проводит различие между такими понятиями как толпа и публика и считает современный ему век веком публики. Толпа, по его мнению, как социальная группа принадлежит прошлому, это нечто низшее.

Цель: изучить наследие Габриеля Тарда, его взгляды на психологию толпы и роль в развитии современной социологии.

Для выполнения поставленной цели необходимо выполнить следующие задачи:

изучить теоретическое наследие Габриеля Тарда;

рассмотреть принципы разграничения толпы и публики в социологии Тарда;

проанализировать значение теории Г. Тарда.

1. Габриэль Тард и его социальная теория

Тард Габриэль (10.03.1843 - 19.05.1904) - французский социолог психологической школы, криминалист. Считал основными социальными процессами конфликты, приспособление и подражание, с помощью которого индивид осваивает нормы, ценности и нововведения.

Со времен Великой французской революции изучение такой массовой политической общности как толпа стало «модным». Не обошел вниманием этот специфический социально-психологический феномен и Г. Тард, который назвал толпу самой «старинной» социальной группой после семьи. Он определяет ее как множество лиц, собравшихся в одно и то же время в определенном месте и объединяемых чувством, верой и действием. Толпа повторяет одни и те же действия, одни те же крики, она мелочно самолюбива, обращаться к ее разуму бесполезно; толпа криком, воем, топаньем заглушает всех, кто не умеет ее угадать; чем многочисленнее толпа, тем ниже ее уровень; толпа, независимо от того, из кого она состоит (профессор или кочегар), теряет способность владеть собой, ибо она не мыслит, а чувствует, и наконец, толпа ослабляет или уничтожает индивидуальность входящих в нее индивидов.

Анализируя психологию толпы, Тард Г. проводил различие между бессознательной толпой, движимой силой темных и разрушительных импульсов, и сознательной публикой, создающей общественное мнение. Таким образом, по Тарду, стихийное настроение - это особенность народных низов, а сознательное мнение - это свойство «публики» или интеллектуальных привилегированных социальных групп.

В работах Тарда Г. нашли отображение следующие идеи: абсолютизация роли подражания в общественной жизни; исследование толпы как наиболее спонтанного проявления неорганизованной активности масс; дифференциация стихийного настроения и общественного мнения; анализ социально-психологического феномена умонастроения, которое он называл «социальной логикой». Признанный классик социальной психологии, он поставил ряд проблем, которые дали толчок развитию политической психологии.

Жизнь и творчество Тарда можно разделить на два периода: провинциальный и столичный. 50 лет он прожил в своем родном городе Сарла и только последние 10 лет - в Париже. Перевод в столицу в 1894 году на место Директора Статистического бюро при Министерстве Юстиции резко изменил его жизнь. Он сделал блестящую карьеру, к нему пришли признание и почести: кафедра философии в Коллеж де Франс (College de France), избрание в члены Академии нравственных и политических наук (Academie des Sciences Morales et Politiques) в 1900г.

В парижский период появляются самые серьезные его работы: «Социальная логика» (1895), «Социальные законы. Личное творчество среди законов природы и общества» (1898); в этом же году была издана «Трансформация власти», в 1902 г. - «Мнение и толпа» и «Экономическая психология».

В 1895 и 1898 гг. он публикует два тома различных статей: «Эссе и социальная смесь» и «Очерки по социальной психологии» соответственно.

В 1904 г., уже после смерти Тарда, в очередном номере журнала «Архивы криминальной антропологии» («Archives d" Anthropologie criminelle»), посвященном его памяти, была напечатана утопия «Фрагменты будущей истории». Парижский период был периодом жатвы, но он был бы невозможен без посева и медленного прорастания его идей в период провинциальной жизни.

Первые труды Тарда были посвящены криминологии. С 1883 по 1890гг. он опубликовал две работы: «Сравнительная преступность» (1886) и «Уголовная философия» (1890), а также дюжину небольших статей. С 90-х гг. появляются его основные труды по социологии и философии.

Переход от права к социологии был общей тенденцией развития общественных наук в этот период. В 1890г. увидело свет основное сочинение Тарда («Законы подражания»), в котором он изложил свою точку зрения на природу всех социальных явлений как на цепь повторений или подражаний.

«Законы подражания» содержат довольно полное и разностороннее изложение основных социологических взглядов Тарда. В позднейших своих трудах («Трансформация права», «Трансформация власти» и «Экономическая психология») он только применил свои методологические положения к отдельным областям общественной жизни.

Однако наибольший интерес научной общественности вызвали его работы в области философии и социологии. Об этом свидетельствовали многочисленные дискуссии, в которые Тарду пришлось вступить со своими европейскими и американскими коллегами. Его оппонентами в разное время были Д. Болдуин, Ф. Гиддингс, Э. Дюркгейм, М.М. Ковалевский, П. Леруа-Болье, Ч. Ломброзо, Н.К. Михайловский, М. Нордау, Г.В. Плеханов, А. Эспинас.

Разграничение публики и толпы в теории Г. Тарда

Тард жил в то время, когда достаточно высокого уровня развития достигли средства коммуникации. Появилась публицистика, радио, телеграф. Происходит интенсивное и широкое распространение общественной жизни. Благодаря соединению трех взаимоподдерживающих друг друга изобретений, книгопечатания, железных дорог и телеграфа, приобрела страшное могущество пресса, публицистика. Люди начинают мыслить иными категориями, чем прежде. В связи с развитием коммуникаций, происходят изменения природы толп. Таким образом, наряду с толпами, собранными в одном и том же замкнутом пространстве, в одно и то же время, отныне мы имеем дело с рассеянными толпами, т.е. с публикой, утверждает Тард.

Тард дает следующее определение этому понятию: «публика… есть не что иное, как рассеянная толпа, в которой влияние умов друг на друга стало действием на расстоянии, на расстояниях, все возрастающих».

Изначально существовала методологическая путаница в разделении понятий «публика» и «толпа».

Например, говорят, публика какого-нибудь театра; публика какого-нибудь собрания; и здесь слово «публика» означает толпу. Но это смысл упомянутого слова не единственный и не главный, с точки зрения Тарда. И в то время как он постепенно утрачивает свое значение или же остается неизменным, новая эпоха с изобретением книгопечатания создала совершенно особый род публики, которая все растет, и бесконечное распространение которой является одной из характернейших черт нашего времени, утверждает Тард.

Таким образом, Тард занимается психологией публики, взятой в этом особом смысле слова, т.е., как чисто духовной совокупности, как группы индивидуумов, физически разделенных и соединенных чисто умственной связью.

Между толпой и публикой существует множество различий, замечает Тард. Можно принадлежать в одно и то же время, как это обыкновенно и бывает, к нескольким группам публики, но к толпе одновременно можно принадлежать только к одной. Отсюда гораздо большая нетерпимость толпы, а, следовательно, и тех наций, где царит дух толпы, потому что там человек захватывается целиком, неотразимо увлечен силой, не имеющей противовеса. И отсюда преимущество, утверждает Тард, связанное с постепенной заменой толпы публикой, сопровождающееся всегда прогрессом в терпимости или даже в скептицизме.

Толпа, как группа более естественная, более подчиняется силам природы; она зависит от дождя или от хорошей погоды, от жары или от холода; она образовывается чаще летом, нежели зимой. Луч солнца собирает ее, проливной дождь рассеивает ее, но публика, как группа высшего разряда, не подвластна этим изменениям и капризам физической среды, времени года или даже климата.

Отпечаток расы гораздо менее отражается на публике, чем на толпе. «Потому, что в образовании толпы индивидуумы участвуют только своими сходными национальными чертами, которые слагаются и образуют одно целое, но не своими индивидуальными отличиями, которые нейтрализуются; при составлении толпы углы индивидуальности сглаживаются в пользу национального типа, который прорывается наружу. И это происходит вопреки индивидуальному влиянию вождя или вождей, которое всегда дает себя чувствовать, но всегда находит противовес во взаимодействии тех, кого они ведут».

Что же касается того влияния, какое оказывает на свою публику публицист, то оно, если и является гораздо менее интенсивным в данный момент, зато по своей продолжительности оно более сильно, чем кратковременный и преходящий толчок, данный толпе ее предводителем. Влияние, которое оказывают члены одной и той же публики друг на друга, гораздо менее сильно, и никогда не противодействует, а, напротив, всегда содействует публицисту вследствие того, что читатели сознают одновременную тождественность своих идей, склонностей, убеждений или страстей.

Человек - это мыслящая овца. Легковерный и импульсивный, он устремляется навстречу тому, чего не видит и не знает. По полученному приказанию он сгибается или выпрямляется, погружает тело и душу в массу и позволяет ей себя захватить, пока не изменяется до неузнаваемости. Тард был убежден в этом, и его описание толп хорошо это показывает. «Но, - утверждает он, - как ни разнятся толпы друг от друга по своему происхождению и по всем своим другим свойствам, некоторыми чертами они все похожи друг на друга; эти черты: чудовищная нетерпимость, забавная гордость, болезненная восприимчивость, доводящее до безумия чувство безнаказанности, рожденное иллюзией своего всемогущества, и совершенная утрата чувства меры, зависящая от возбуждения, доведенного до крайности взаимным разжиганием. Для толпы нет середины между отвращением и обожанием, между ужасом и энтузиазмом, между криками да здравствует! или смерть!».

Если трудно иногда обмануть одного человека, то ничего нет легче, как обмануть толу. Толпа не рассуждает, она повинуется только своим страстям. Легкая антипатия в толпе делается ненавистью, простое желание обращается в страсть. И это бывает не в одной только уличной толпе, но во всяком сборище людей: в театре, в суде, в парламенте. Живой пример этого - театральная публика. Она все воспринимает гораздо сильнее, чем каждый из нее в отдельности отнесся бы к тому, что видит на сцене, не будь этого в переполненном зале и не заражайся он чувством соседа. Театральная толпа - это, по словам Тарда, еще самая спокойная толпа, потому что она сидит. Если она встанет, она будет возбуждена гораздо сильнее. Но самая опасная - это двигающаяся, особенно бегущая толпа. Тут ее возбужденное состояние легко переходит все границы, вызывая панику или страсть к разрушению.

Толпа заражает других и заражается сама. Она неспособна спокойно и трезво обсудить что-нибудь. Даже когда она состоит из умных и развитых людей, она много ограниченней каждого из них в отдельности. Наука о толпе, сравнительно еще новая, устанавливают уже факты: чем многочисленнее собрание, тем ниже его уровень. В большом количестве публика, даже интеллигентная, легко опускается до уровня обыкновенной уличной толпы. Его парадокс, что между голосованием сорока академиков и сорока водовозов нет никакой разницы, тут оправдывался вполне. Собравшись в большом количестве, публика, из кого бы она ни состояла, из профессоров или кочегаров, прежде всего, теряет способность владеть собой. Толпа не мыслит, а чувствует. А в этом отношении кочегар и профессор ничем не отличаются. Оба чувствуют одинаково.

Все отличительные свойства толпы - нетерпимость, раздражительность, неспособность хладнокровно что-нибудь обсуждать, бывают у нее на лице. Она много говорит о своих правах и ни слова о своих обязанностях.

Желая вызвать ее одобрение, каждый старается сказать ей только приятное, только то, что соответствовало ее настроению, и, заражаясь им сам, говорит такие вещи, о которых он раньше не думал. Если в толпе говорили о конституции, находился оратор, который требовал немедленно демократической республики. Если один вызвал ее аплодисменты, другой, чтобы заслужить их, должен был сказать что-нибудь еще сильнее. Он мог повторить и сказанное раньше, но только сгустив краски. Бесконечное повторение одного и того же, невыносимое для отдельного лица, никогда не надоедает толпе, если это льстит ее самолюбию, если меняются ораторы, их интонации, жесты.

Тард заметил, что у толпы есть свое мелочное самолюбие. Тут предпочитают одобрение ближайшей группы одобрению миллионов, но далеко стоящих. Чтобы иметь успех у толпы, надо бить ее по нервам, оглушить ее и, не дав ей времени опомниться, сейчас же собирать голоса. Так обыкновенно и делают, составляя тут же адресы, подписки, единогласные постановления и резолюции.

Мнимое единодушие толпы, по словам Тарда, есть просто слепое подражание. Она повторяет одни и те же движения, одни и те же крики. А если кто-нибудь сохранил еще способность управлять своими мыслями, то не считает безопасным отделиться от стада и сказать, что он не согласен с ним. Толпа не шутит, оскорбить ее сомнением в мудрости ее решений, вызвать ее гнев - опасно. Критиковать ее нельзя, обращаться к ее разуму бесполезно, бороться с ней таким путем - это все равно, что бороться с циклопом.

Именно рассудка здесь очень недостаёт, потому что он только единицу обеспечивает чувством меры и способностью к компромиссу, признание пределов власти каждого. Вот почему толпы в нормальном состоянии демонстрируют абсурдные и безрассудные черты, которые индивиды обнаруживают в болезненно безумном состоянии.

Характерная черта толпы - это недоверие к своим избранникам. Не успеет она почтить кого-нибудь выбором, как уже начинает подозревать в том, что он продал ее. Выбирали людей на самые ответственные места, толпа сменяла их, как только они начинали приобретать опытность, и сажала на их место новых. Помимо недоверия тут играло роль и желание удовлетворить тех, кто ждал своей очереди.

Недоверие толпы к своим избранникам делает невозможным ввести какой-нибудь порядок в управлении.

Он полагает, что обнаружил некоторые свойства толп: эмоциональную неустойчивость, коллективную истерию, вспышки мании и меланхолии, неумеренность во всём, которая, если его перефразировать, как у пансионеров наших приютов.

Тард замечает что толпы не могут бесконечно оставаться в состоянии волнения. Им предначертано либо распадаться, исчезать так же быстро, как и появились, не оставляя следов, - например сборище зевак, митинг, небольшой мятеж; либо эволюционировать, чтобы превратиться в толпы дисциплинированные и стабильные. Легко обнаружить между ними разницу, которая состоит в существовании организации, опирающейся на систему общих верований, использование иерархии, признанной всеми членами организации. Такова отличительная черта, которая противопоставляет естественные толпы толпам искусственным, утверждает Тард.

Толпы организованные, ассоциации высшего порядка формируются в силу внутренних обстоятельств, изменяются под действием верований и коллективных желаний, путем цепи подражаний, которые делают людей все более и более похожими друг на друга и на их общую модель, - на вождя.

Отсюда проистекает преимущество, позволяющее заменить спонтанные массы массами дисциплинированными, и замещение это всегда сопровождается прогрессом общего интеллектуального уровня, замечает Тард. В самом деле, массы спонтанные, анонимные, аморфные низводят умственные способности людей на самый низший уровень. И напротив, массы, в которых царит определенная дисциплина, обязывают низшего подражать высшему. Таким образом, эти способности поднимаются до определенного уровня, который может быть выше, чем средний уровень отдельных индивидов. Значит, все члены искусственной толпы подражают руководителю, а, следовательно, его умственное развитие становится их развитием.

Толпы различает - существование или отсутствие организации. Одни толпы, естественные, повинуются механическим законам; другие, искусственные, следуют социальным законам подражания. Первые снижают индивидуальные способности мышления, вторые поднимают их на социальный уровень, который разделяет со всеми и их руководитель. Они воспроизводят в тысячах и миллионах экземпляров черты одного человека. С социальной точки зрения, существование этих репродукций, групп вождей, необходимого приводного ремня между уникальной личностью и толпой, наиболее важно и труднодостижимо. В определенном смысле эти группы даже более необходимы, чем сама масса: т.к. если они могут действовать, изобретать без участия массы, то масса не может ничего или почти ничего без них. «Она лишь тесто, они же дрожжи».

Главенствующая роль организации состоит в том, чтобы умножить возможности лидеров, распространяя более упорядоченным способом их идеи и указания. Организация потому более действенна, что регулирует процесс подражания и позволяет лидеру вылепить массу по своему подобию. В конечном счете, по словам Тарда, организация будет иметь ту же ценность, что и ее лидер.

Подобно тому, как Лебон дает классификацию толпы, Тард дает определенную классификацию публики, считая, что это можно сделать по множеству признаков, но важнейшим является цель, объединяющая публику, ее вера. И в этом он усматривает сходство между толпой и публикой. И та, и другая - нетерпима, пристрастна, требует, чтобы все ей уступали. И толпе, и публике присущ дух стадности. И та, и другая напоминает по своему поведению пьяного. Толпы не только легковерны, но порой и безумны, нетерпимы, постоянно колеблются между возбуждением и крайним угнетением, они поддаются коллективным галлюцинациям. Хорошо известны преступные толпы. Но то же самое можно сказать и о публике. Порой она становится преступной из-за партийных интересов, из-за преступной снисходительности к своим вождям. Разве публика избирателей - вопрошает он, - которая послала в палату представителей сектантов и фанатиков, не ответственна за их преступления? Но даже пассивная публика, непричастная к выборам, не является ли также соучастницей того, что творят фанатики и сектанты? Мы имеем дело не только с преступной толпой, но также и с преступной публикой. «С тех пор, как начала нарождаться публика, величайшие исторические преступления совершались почти всегда при соучастии преступной публики. И если это еще сомнительно относительно Варфоломеевской ночи, то вполне верно по отношению преследования протестантов при Людовике XIV и к столь многим другим». Если бы не было поощрения публики к подобного рода преступлениям, то они не совершались бы. И он делает вывод: за преступной толпой стоит еще более преступная публика, а во главе публики - еще более преступные публицисты.

Публицист у него выступает как лидер. Например, он говорит о Марате как о публицисте и предсказывает, что в будущем может произойти персонификация авторитета и власти, «в сравнении с которыми поблекнут самые грандиозные фигуры деспотов прошлого: и Цезаря, и Людовика ХIV, и Наполеона». Действия публики не столь прямолинейны как толпы, но и те и другие слишком склонны подчиняться побуждениям зависти и ненависти.

Тард считает, что было бы ошибочно приписывать прогресс человечества толпе или публике, так как его источником всегда является сильная и независимая, отделенная от толпы, публики мысль. Все новое порождается мыслью. Главное - сохранить самостоятельность мысли, тогда как демократия приводит к нивелировке ума.

Если Лебон говорил об однородной и разнородной толпе, то Тард - о существовании разнородных по степени ассоциаций: толпа как зародышевый и бесформенный агрегат является ее первой ступенью, но имеется и более развитая, более прочная и значительно более организованная ассоциация, которую он называет корпорацией, например полк, мастерская, монастырь, а в конечном счете государство, церковь. Во всех них существует потребность в иерархическом порядке. Парламентские собрания он рассматривает как сложные, противоречивые толпы, но не обладающие единомыслием.

И толпа, и корпорация имеет своего руководителя. Порой толпа не имеет явного руководителя, но часто он бывает скрытым. Когда речь идет о корпорации, руководитель - всегда явный. «С той минуты, когда какое-нибудь сборище людей начинает чувствовать одну и ту же нервную дрожь, одушевляться одним и тем же и идет к той же самой цели, можно утверждать, что уже какой-нибудь вдохновитель или вожак, или же, может быть, целая группа вожаков и вдохновителей, между которыми один только и был деятельным бродилом, вдунули в эту толпу свою душу, внезапно затем разросшуюся, изменившуюся, обезобразившуюся до такой степени, что сам вдохновитель раньше всех других приходит в изумление и ужас».

В революционные времена мы имеем дело со сложными толпами, когда одна толпа перетекает в другую, сливается с ней. И здесь всегда появляется вожак, и чем дружнее, последовательнее и толковее действует толпа, тем очевиднее роль вожаков. Если толпы поддаются любому вожаку, то корпорации тщательно обдумывают, кого сделать или назначить вожаком. Если толпа в умственном и нравственном отношении ниже средних способностей, то корпорация, дух корпорации, считает Тард, может оказаться выше, чем составляющие ее элементы. Толпы чаще делают зло, чем добро, тогда как корпорации чаще бывают полезными, чем вредными.

Особое внимание Тард уделяет сектам, которые, по его мнению, и поставляют толпе вожаков. Они являются бродилом для толпы, хотя сами секты вполне могут обходиться без толпы. Секта одержима некой идеей, и она подбирает себе последователей, которые уже подготовлены к этой идее. Согласно Тарду, всякая идея не только подбирает себе людей, но прямо создает их для себя. Все эти секты, считает он, возникают на ложных идеях, на смутных и темных теориях, обращены к чувствам, но не разуму.

Секта непрерывно совершенствуется, и в этом ее особая опасность, прежде всего, когда речь идет о преступных сектах. Другая опасность сект заключается в том, что они вербуют для своих целей людей самых разных общественных категорий. Степень ответственности вождей и сект, которые их порождают, и ведомых ими масс различна. За все разрушительное, что имеет место в революции, толпа, хотя бы отчасти, ответственна. Но сами революции, по Тарду, были созданы, замыслены Лютером, Руссо, Вольтером.

Все гениальное, в том числе и преступления, создается индивидом. Вождь, политический деятель, мыслитель внушает остальным новые идеи. Он считает, что в коллективной душе нет ничего загадочного, это просто душа вождя. Толпа, секта, публика всегда имеет ту основную мысль, которую ей внушили, они подражают своим вдохновителям. Но сила чувств, которыми руководствуется при этом масса, как в добре, так и в зле, оказывается ее собственным произведением.

Поэтому неправильно было бы приписывать все действия толпы, публики только вождю. Когда толпа восхищается своим лидером, то она восхищается собой, она присваивает себе его высокое мнение о самом себе. Но когда она, и прежде всего демократическая публика, проявляет недоверие к своему руководителю, то и сам руководитель начинает заигрывать и подчиняться такого рода публике. И это происходит несмотря на то, что толпы, публика чаще всего послушны и снисходительны к своему лидеру.

Работы Лебона и Тарда явились основой для исследования феномена толпы, народных масс во всей последующей литературе XX в. Особенно это касается иррационалистической философии, близкой по самой своей сути к психологической проблематике, часто переплетающейся с нею. Это и предопределило сходство в подходе к пониманию роли народных масс теоретиками «психологии толп» и рядом представителей иррационалистической философии. Как мы постараемся показать, в основе многих представлений философов XX в., писавших о массах, толпе, лежат трактовки, данные Лебоном и Тардом.

Место Г. Тарда в социологии ХIХ-ХХ века. Научное противостояние

Г. Тарда и Э. Дюркгейма

Многие исследователи обращались в своих произведениях к вопросам массовой психологии, однако, с профессионально-психологической точки зрения, феномен «массы» и, в частности, поведение толпы были изучены лишь в конце XIX века. Это понятно: требовалось время для научного осмысления исторического опыта и гигантских исторических потрясений. Эти исследования были связаны с тремя теперь уже классическими именами Г. Тарда, Ш. Сигеле и Г. Лебона.

Г. Тард изучал толпу как «нечто одушевленное (звериное)» <#"justify">Примерно та же судьба ждала в науке и Ш. Сигеле. Это парадоксально, но его имя известно практически всем социальным и политическим психологам, однако, конкретные его работы, фактически, неизвестны никому. Он же, между прочим, отличался крайне любопытными взглядами. Так, среди прочего, Ш. Сигеле считал, что «интеллектуальная вульгарность и нравственная посредственность массы могут трансформироваться в мысли и чувства» <#"justify">Обратим внимание на то, как много открытий в поведении толпы было сделано Г. Тардом и Ш. Сигеле. А ведь они сделали и описали их раньше, чем о них написал значительно более известный и популярный ныне Г. Лебон. Однако таков почти неумолимый закон истории науки: Г. Лебон опирался на находки Г. Тарда и Ш. Сигеле так же, как позднее на него самого оперся 3. Фрейд: отреферировал, кое-где процитировал, и использовал как фундамент для основания собственной пирамиды анализа психологии масс и человеческого «я» в политике.

Деятельность Тарда как социолога пришлась на тот же период времени, что и у Э. Дюркгейма. У этих двух основоположников французской школы социологии было, на первый взгляд, много общего: они оба основывали свои теории на статистических данных, интересовались природой социальных норм, придавали большое внимание сравнению как методу научного исследования. Однако их концепции кардинально противоположны. В теориях Дюркгейма центральная роль всегда отводилась обществу, которое формирует человека. В противоположность этому Тард сконцентрировал свое внимание на изучении взаимодействия людей (индивидуальных сознаний), продуктом которого выступает общество. Сделав основной акцент на изучении индивидов, он активно выступал за создание социальной психологии как науки, которая должна стать фундаментом социологии. Противоположность подходов Дюркгейма и Тарда к решению проблемы о том, что первично - общество или индивид, положила начало современной полемике сторонников трактовки общества как единого организма и их противников, считающих общество суммой самостоятельных индивидов.

По мнению Тарда, основой развития общества выступает социально-коммуникационная деятельность индивидов в форме подражания (имитации). Именно это понятие стало у французского социолога ключевым при описании социальной реальности. По сути, он трактует общество именно как процесс подражания, понимая под ним элементарное копирование и повторение одними людьми поведения других. Процессы копирования и повторения касаются существующих практик, верований, установок и т.д., которые воспроизводятся из поколения в поколение благодаря подражанию. Этот процесс способствует сохранению целостности общества.

Другим важным понятием в объяснении развития общества, по Тарду, является «изобретение» (или «нововведение»). Оно рассматривается Тардом как процесс адаптации к изменяющимся условиям окружающей среды. Все новое, что возникает в обществе (будь то идеи или материальные ценности), он считал результатом творческой деятельности немногочисленных одаренных личностей. Язык, религия, ремесло, государство - все это, по мнению Г. Тарда, продукты творчества индивидов-новаторов. Раз возникнув, новое явление приводит в действие процесс подражания. Это можно сравнить с кругами на воде, возникающими после падения капли: подражание чему-то новому постепенно охватывает все большую и большую массу людей, теряя при этом первоначальную силу. Утверждение всех основных социальных институтов произошло, по Тарду, именно потому, что обыкновенные люди, не способные изобрести что-то новое, стали подражать творцам-новаторам и использовать их изобретения.

Таким образом, деятельность немногих новаторов и изобретенные ими новшества являются, по мнению Г. Тарда, основным двигателем социальной эволюции, способствуя развитию общества. Следует при этом учитывать, что наибольшее распространение получают не любые «изобретения», а те, которые в целом вписываются в уже существующую культуру и не сильно противоречат ее основам.

Борьба друг с другом разных «изобретений», по разному решающих возникшие перед обществом проблемы, приводит к возникновению оппозиции (противодействия инновациям). Ее результатом являются разного рода споры, конфликты и противоборства (вплоть до военных действий). Тем не менее, на смену любой оппозиции обычно приходит адаптация, усвоение «изобретения». На этом цикл социальных процессов завершается, и общество не меняется, пока какой-либо новатор не совершит нового «изобретения».

Особой темой исследований Тарда было сравнительное изучение толпы и публики. Полемизируя с Г. Лебоном, Тард выступал против описания современной ему действительности как «века толпы». С его точки зрения, 19 век - это, скорее, век публики. Противопоставляя эти два понятия, Тард подчеркивал необходимость тесного физического контакта между людьми в случае, когда речь идет о толпе, и достаточность умственных связей для возникновения публики. Такое духовное единство понималось ученым как общность мнений, интеллектуальная общность. Огромную роль в становлении «общества публики», по его мнению, играют средства массовой информации, которые формируют в людях общность мнений вне зависимости от их месторасположения. Рассуждения Тарда об отличиях публики от толпы можно рассматривать как подход к пониманию таких социальных явлений, как гражданское общество, массовая культура.

В сфере внимания Г. Тарда находилась не только общая социологическая теория общественного развития, но и некоторые особые разделы обществоведения - такие как политология (работа Превращение власти), экономика (Экономическая психология, Реформа политической экономии), криминология (Сравнительная преступность и Философия наказания), искусствоведение (Сущность искусства).

В России конца 19 - начала 20 вв. идеи Тарда пользовались большой популярностью. Многие его книги были переведены на русский язык сразу же после их публикации во Франции. Его взгляды оказали сильное влияние на концепции российской «субъективной школы» (П.Л. Лавров, Н.К. Михайловский, С.Н. Южаков, Н.И. Кареев). Впрочем, даже для них проповедуемый Тардом принцип абсолютного примата индивида над обществом оказался мало приемлемым: «Не потому заняли свое место в истории события, отмеченные именами Лютера и Мюнцера, что гнет феодально-католического строя стал невыносимым, - так с иронией передавал Н.К. Михайловский впечатление от концепции Тарда, - а потому, что распространились идеи Лютера».

Современные ученые признают важность вклада Тарда в развитие социологической науки. Немецкий социолог Ю. Хабермас считает, что именно Тард стал основателем таких популярных в наши дни направлений социологии как теория массовой культуры и анализ общественного мнения. Поскольку, однако, в социологии 20 в. доминирует представление об определяющем влиянии общества на индивида, а не наоборот (как у Тарда), то в наши дни Тард менее популярен, чем его оппонент Дюркгейм.

тард социальный теория толпа

Заключение

В результате изучения наследия Габриэля Тарда было выявлено, что оно актуально для исследования многих пластов социальной реальности.

Еще в период становления социологии ученый приступил к систематическому изучению массовых общностей. В отличие от своих современников, объектом изучения которых была толпа, ученый выделил и противопоставил последней особое социальное образование - публику. Тард рассматривал ее как среду, в которой происходит формирование общественного мнения, отводил решающую роль в этом процессе журналистам и средствам массовой коммуникации. В этой связи он исследовал проблемы общественного мнения.

Французский ученый в XIX в. сформулировал рекомендации по управлению общественным мнением, которые успешно используют современные массмедиа, оказывая целенаправленное воздействие на разные виды публик, предлагая одним массовые развлекательные программы, «подслащивая» их фактическое существование, погружая других в размышления по поводу окружающей жизни.

В работах Тарда содержится анализ различных форм массовых коммуникаций и межличностного общения. Он на полвека ранее М. Маклуэна высказал мысль о зависимости каждого типа социального сообщества от формы коммуникации.

В фокусе внимания Тарда оказались такие две существенные категории общественных наук, как «цивилизация» и «революция», также занимающие видное место в новейшей российской общественной мысли.

Все сказанное выше далеко не отражает того многообразия вопросов, которые интересовали ученого, и свидетельствуют о его серьезном вкладе в социологию. Вместе с тем, место Тарда в общественных науках в течение долгого времени не было точно определено. Данное обстоятельство вызвано тем, что Тард преодолел дисциплинарные границы и создал цельную и стройную социальную теорию в единстве философии, психологии и социологии.

Такой подход в век специализации научной аналитики для многих был непривычным. Отсюда многочисленные упреки в метафизичности размышлений, в отсутствии строгой доказательности своих идей, в отождествлении социологии и социальной психологии, в непомерном расширении узко профессиональной точки зрения криминалиста на область других наук.

Сегодня, когда актуализируется наследие Тарда, целесообразно переосмыслить его социальную теорию, выяснить, какое место в ней занимали социологические идеи, какую роль играли философия и психология с тем, чтобы преодолеть сложившиеся стереотипы в оценке творчества французского социолога, восполнить пробел в изучении его наследия в отечественной социологической науке.

Список литературы

1. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993.

Еникеев М.И. Структура и система категорий юридической психологии. М., 2006.

История теоретической социологии в 4-х томах / Под ред. Ю.Н. Давыдова. М., 1997.

. <#"justify">. Лебон Г. Психология народов и масс. СПб. 1995.

Миненков Г.Я. Введение в историю российской социологии / Рец. Ю.Н. Давыдов, В.В. Танчер. М., 2000.

Масловский М.В. Политическая социология бюрократии. М., 1997.

. <#"justify">. Ольшанский Д. Основы политической психологии. М., 2004.

Семечкин Н.И. Социальная психология. Том 2, М., 2002.

Тард Г. Мнение и толпа // Психология толп. М., Институт психологии РАН; Издательство КСП, 1999.

Тард Г. Социальная логика. СПб., Социально-психологический центр, 1996.

. <#"justify">. Фролов С.С. Социология. Возникновение социальных групп. - М., 2000.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Вопрос 40.“Мнение и толпа” – анализ взаимодействия в работе Г. Тарда. Сравнивая толпу и публику Тард говорит- публика не должна опускаться до толпы, то есть Тард ставит публику на высокую ступень, выше толпы. Хотя и не отрицает, что и публика может стать толпой, например, когда она сильно возбуждена каким-то случаем, то тогда она превращается в фанатичную толпу. Толпа, по его мнению, как группа более естественная, подчиняется и зависит от сил природы, луч солнца собирает толпу, а дождь ее рассеивает. Публика же, как группа высшего разряда неподвластна этим изменениям. Действия толпы, по мнению Тарда, легче предсказать, нежели действия публики, в силу того, что толпа, как правило, это люди, объединенные своими национальными чертами, которые слагаются и образуют одно целое, в публике же люди индивидуально отличаются . Тард говорит о том, что у любого журнала, издания, газеты, даже у оратора есть своя публика. Виды публики - религиозный, научный, светский, экономический, эстетический, постоянно по своему существу интернациональны; толпы - религиозные, научные и т.д. только изредка бывают интернациональными под видом конгрессов. Конечно «публика» и «толпа» в чем-то и схожи, можно даже сказать, что каждая публика обрисовывается природой той толпы, которую она порождает. Религиозная публика обрисовывается паломничеством, светска я - балами, празднествами, литературная - театральными аудиториями, промышленная публика - стачкам, политическая - палатами депутатов, революционная - бунтами и т.д. Но не бывает такого, чтобы толпы слились, если не существует публики. Несмотря на все это различие толпа и публика это 2 крайние полюса социальной эволюции (семья и орда это 2 отправные точки этой эволюции) они имеют следующее сходство : связь различных индивидуумов, входящих в их состав, заключается не в том, чтобы они гармонировали друг с другом своими особенностями, взаимно-полезными качествами, но и в том, чтобы взаимно отражаться друг на друге, как бы слиться в унисон. Тард классифицирует публику и толпу с весьма разных точек зрения. Например если рассматривать в отношении пола, то есть публика мужская и женская так же, как и мужская и женская толпа. Но женская публика которая, например, читает романы, стихи, модные газет и т.д., отнюдь не похожа на толпу того же пола. Она более безобидна. Например, если рассматривать по возрасту, то толпы молодежи, мятежные скопища студентов - имеют гораздо большее значение, нежели юношеская публика. Толпы различаются по времени, сезону, широте.… Но самое важное различие, которое выделяет Тард- это то, которое вытекает из самого существа их цели или их веры. Как только какое-то зрелище привлекает взгляды людей, и их умы, как только опасность или же негодование направит их сердце к одному и тому же желанию, они начинают послушно соединяться, и эта первая ступень социального агрегата и есть толпа. Для толпы нет середины между отвращением и обожанием, сегодня они могут кричать «Да здравствует!», завтра «Смерть!» и т.д. Им достаточно лишь слова, чтобы обожание превратилось в вечное проклятие. Публика разнится от толпы тем, что каково бы ни было ее происхождение, пропорция идейной и верующей публики сильно преобладает над публикой страстной и действующей. Сверх того, как действие публики более разумно и более осмысленно, то оно, может быть, и бывает часто более плодотворно, нежели действие толпы. Тард делит толпу на 4 группы: Ожидающая (в толпе имеет место очень сильное коллективное любопытство, это люди, ожидающие появление царственного кортежа, появление персонажа, это могут быть и просто люди, сидящие в театре и ожидающие поднятия занавеса).Внимательная (это те люди, которые толпятся около кафедры профессора, возле трибуны, перед сценой. Их общее внимание и невнимание проявляется всегда гораздо сильнее и настойчивее, нежели внимание и невнимание каждого, входящего в этот состав индивидуума, если бы он был один). Манифестантская (чтобы они ни проявляли - свое убеждение, любовь или ненависть - они всегда проявляют это со свойственным им преувеличением). Действующая (можно разделить на 2 толпы: любящая и ненавидящая).Если говорить о действующей публики, то ее в ее действии вдохновляет любовь или ненависть; но в отличие от действия толпы, ее действие, если оно внушено любовью, часто имеет вид прямой продуктивности, т.к. более обдуманно и рассчитано. Так же Тард пишет о том, что есть и так называемая преступная публика, которая отличается от преступной толпы 4-мя свойствами:Они наносят менее отталкивающий характер.Проистекают не столько из мстительных, сколько из своекорыстных целей, они менее жестоки, но более коварны.Их давление более широкое и продолжительное.Им еще более обеспечена безнаказанность. Итак, рассматривая толпу и публику Тард так заканчивает свое исследование этих социальных групп, и пишет о том, что публика – это новая группа, которая охватывает все большие районы, и приобретает все большую плотность, а многочисленные разновидности человеческой ассоциации они заменяют неполным и неизменчивым делением с неясными границами, взаимно проникающими друг в друга.