Симонов все трое немцев были из. Перепрониклись… Почему российские школьники скорбят о «невинно погибших» солдатах вермахта
У моей Кати был текст Марии Васильевны Глушко
На перроне было холодно, опять сыпалась крупка, она прошлась притопывая, подышала на руки. Потом вернулась, спросила у проводника, долго ли простоим.
Это неизвестно. Может, час, а может, день.
Кончались продукты, ей хотелось хоть чего-нибудь
Купить, но на станции ничего не продавали, а отлучиться она боялась.
Пожилой проводник посмотрел на ее живот:
Час верняк простоим, видишь, на запаску загнали.
И она решилась добраться до вокзала, для этого пришлось ей перелезть через три товарных состава, но Нина уже приспособилась к этому.
Вокзал был забит людьми, сидели на чемоданах, узлах и просто на полу, разложив снедь, завтракали. Плакали дети, усталые женщины суетились возле них, успокаивали! одна кормила грудью ребенка, уставясь перед собой тоскующими покорными глазами. В зале ожидания на фанерных жестких диванчиках спали люди, милиционер прохаживался между рядами, будил спящих, говорил: Не положено. Нину это удивило: почему не положено спать?
Она вышла на привокзальную площадь, густо усеянную пестрыми пятнами пальто, шубок, узлов; здесь тоже сидели и лежали люди целыми семьями, некоторым посчастливилось занять скамейки, другие устроились прямо на асфальте, расстелив одеяло, плащи, газеты... В этой гуще людей, в этой безнадежности она почувствовала себя почти счастливой все же я еду, знаю куда и к кому, а всех этих людей война гонит в неизвестное, и сколько им тут еще сидеть, они и сами не знают.
Вдруг закричала старая женщина, ее обокрали, возле нее стояли двое мальчиков и тоже плакали, милиционер что-то сердито говорил ей, держал за руку, а она вырывалась и кричала: Я не хочу жить! Я не хочу жить! У Нины подступили слезы как же она теперь с детьми без денег, неужели ничем нельзя помочь? Есть такой простой обычай с шапкой по кругу, и когда до войны в институтах ввели плату за обучение, они у себя в Бауманском применяли его, кидали кто сколько мог. Так внесли за Сережку Самоукина, он был сиротой, а тетка помогать ему не могла, и он уже собирался отчисляться. А тут рядом сотни и сотни людей, если бы каждый дал хотя бы по рублю... Но все вокруг сочувственно смотрели на кричащую женщину и никто не сдвинулся с места.
Нина позвала мальчика постарше, порылась в сумочке, вытащила сотенную бумажку, сунула ему в руку:
Отдай бабушке... И быстро пошла, чтобы не видеть его заплаканного лица и костлявого кулачка, зажавшего деньги. У нее еще оставалось из тех денег, что дал отец, пятьсот рублей ничего, до Ташкента хватит, а там Людмила Карловна, не пропаду.
У какой-то женщины из местных она спросила, далеко ли базар. Оказалось, если ехать трамваем, одна остановка, но Нина не стала ждать трамвая, она соскучилась по движению, по ходьбе, пошла пешком. Надо что-нибудь купить, вот бы попалось сало, но на это надежды не было, и вдруг у нее мелькнула мысль: а что, если там, на базаре, она увидит Льва Михайловича! Ведь он остался, чтобы раздобыть продукты, а где же, кроме базара, их теперь раздобудешь? Они вместе накупят всего и вернутся к поезду! И не надо ей никаких капитанов и никаких других попутчиков, еда будет спать только половину ночи, а потом заставит лечь его, а сама сядет у него в ногах, как он сидел целых пять ночей! И в Ташкенте, если он не найдет племянницу, она уговорит мачеху взять его к себе, а если та не согласится, она заберет брата Никитку и они поселятся где-нибудь на квартире вместе со Львом Михайловичем ничего, не пропадем!
Рынок был совсем пустой, по голым деревянным прилавкам скакали воробьи, выклевывая что-то из щелей, и только под навесом стояли три толсто одетые тетки, притопывая ногами в валенках, перед одной возвышалось эмалированное ведро с мочеными яблоками, другая торговала картошкой, разложенной кучками, третья продавала семечки.
Льва Михайловича тут, конечно, не было.
Она купила два стакана семечек и десяток яблок, поискала в сумочке, во что бы их взять, хозяйка яблок достала газетный лист, оторвала половину, скрутила
кулек, сложила в него яблоки. Нина тут же, у прилавка, с жадностью съела одно, чувствуя, как блаженно заполняется рот остро-сладким соком, а женщины жалостливо смотрели на нее, покачивали головами:
Господи, сущее дите... В этакую круговерть с ребенком...
Нина боялась, что сейчас начнутся расспросы, она, этого не любила и быстро пошла, все еще оглядываясь, но уже без всякой надежды увидеть Льва Михайловича.
Вдруг услышала перестук колес и испугалась, что это уводит ее поезд, прибавила шагу и уже почти бежала, но еще издали увидела, что те, ближние, составы все еще стоят, а значит, и ее поезд на месте.
Той старухи с детьми на привокзальной площади уже не было, наверно, ее куда-то отвели, в какое-нибудь учреждение, где помогут ей хотелось так думать, так было спокойнее: верить в незыблемую справедливость мира.
Она бродила по перрону, щелкая семечки, собирая шелуху в кулак, обошла обшарпанное одноэтажное здание вокзала, его стены были оклеены бумажками-объявлениями, писанными разными почерками, разными чернилами, чаще химическим карандашом, приклеенными хлебным мякишем, клеем, смолой и еще бог знает чем. Разыскиваю семью Клименковых из Витебска, знающих прошу сообщить по адресу... Кто знает местопребывание моего отца Сергеева Николая Сергеевича, прошу известить... Десятки бумажек, а сверху прямо, по стене углем: Валя, мамы в Пензе нет, еду дальше. Лида.
Все это было знакомо и привычно, на каждой станции Нина читала такие объявления, похожие на крики отчаяния, но всякий раз сердце сжималось от боли и жалости, особенно тогда, когда читала о потерянных детях. Одно она даже списала себе на всякий случай крупно и густо написанное красным карандашом, начиналось оно словом Умоляю!, а дальше шло: Разыскиваю Зою Минаеву трех лет из разбомбленного эшелона, по сведениям, она жива, прошу сообщить... Нина думала: вдруг ей посчастливится узнать о девочке?
Читая такие объявления, она представляла себе колесящих по стране, идущих пешком, мечущихся по городам, скитающихся по дорогам людей, разыскивающих близких, родную каплю в человеческом океане, и думала, что не только смертями страшна война, она страшна и разлуками!
Она снова в обратном порядке перелезла через два состава, с трудом придерживая размокший газетный пакет, вернулась в купе. Оделила всех яблоками, вышло по одному, а мальчику два, но его мать одно вернула Нине, сказала строго:
Так нельзя. Вы тратите деньги, а дорога большая, и неизвестно, что нас ждет. Так нельзя.
Нина не стала спорить, съела лишнее яблоко и уже хотела скомкать размокший газетный лист, но глаз зацепился за что-то знакомое, она, держа обрывок на весу, пробежала взглядом и вдруг наткнулась на свою фамилию вернее, на фамилию отца: Нечаева Василия Семеновича. Это был Указ о присвоении генеральского звания. Сперва она подумала, что тут совпадение, но нет, не может же быть второго генерал-майора артиллерии Нечаева Василия Семеновича. Газетный обрывок дрожал в ее руках, она быстро посмотрела на всех в купе и опять на газету надо же, сохранилась довоенная газета, и именно из этого клочка ей сделали кулек, прямо как в сказке! Ее просто подмывало рассказать о таком чуде попутчикам, но она увидела, как измучены эти женщины, какое терпеливое горе на их лицах, и ничего не сказала. Сложила газету, спрятала в сумочку, легла, укрылась пальто. Отвернулась к перегородке, уткнулась в шапочку, слабо пахнувшую духами. Вспомнила, как в сороковом году приехал отец из Орла, зашел к ним в общежитие в новенькой генеральской форме с красными лампасами эту форму тогда только что ввели и повел их обедать. Студенты, говорил он, всегда хотят есть, не от голода, а от аппетита, и, приезжая, он всякий раз спешил накормить их, прихватывал с собой ее подружек. Машину он отпустил, они отправились пешком, и Виктор шел с ними на правах жениха. Они шли и постепенно обрастали мальчишками, мальчишки затеяли спор насчет знаков различия, а один забежал
вперед, да так и шел, пятясь задом, разглядывая звезды на бархатных петлицах. Отец смущенно остановился, спрятался в какой-то подъезд и послал Виктора за такси... Сейчас Нина вспоминала всех, с кем разлучила ее война: отца, Виктора, Марусю, мальчишек с ее курса... Неужели это не во сне забитые вокзалы, плачущие женщины, пустые базары, и я куда-то еду... В незнакомый, чужой Ташкент: Зачем? Зачем?
Все трое немцев были из белградского гарнизона и прекрасно знали, что это могила Неизвестного солдата и что на случай артиллерийского обстрела у могилы и толстые и прочные стены. Это было по их мнению, хорошо, а все остальное их нисколько не интересовало. Так обстояло с немцами.
Сочинение
С каждым годом, с каждым столетием грани исторического восприятия людей стираются, различные события начинают терять свою красочность, важнейшие когда-то периоды перестают быть важными. В данном тексте К.М. Симонов поднимает актуальную проблему исторической памяти.
Писатель окунает нас в страшную историческую эпоху, годы смертей и разрушений – эпоху войны. Он знакомит нас со сценой обстрела, в которой оборонительным пунктом немцы выбрали могилу Неизвестного солдата. Автор акцентирует наше внимание на том, что они «прекрасно знали», что у этого памятника прочные стены, способные выдержать артиллерийский обстрел, и подводит нас к мысли о том, что наши бойцы никогда не смогли бы нанести удар по историческому символу. Знал ли советский солдат о том, что немцы скрываются за историческим памятником, или только подозревал о сакральном значении этого сооружения – он в любом случае не смог бы себе позволить разрушить «символ всех погибших за родину» - кто бы за ним не скрывался, ведь каждый советский гражданин, даже не осознавая историческую важность некоторых объектов, на интуитивном уровне понимал их нравственное предназначение и духовную ценность.
По мнению автора, исторические символы,как символы памяти об ушедшей эпохе, имеют абсолютную важность, потому что именно детали военных лет, хранящие в себе подвиг каждого героя, должны оставаться в сохранности и передаваться последующим поколениям. Потому как каждый, абсолютно каждый из подвигов, малых или больших, должен быть известен всем и на сотни лет вперед – только так будущее поколение будет иметь возможность отблагодарить своих предков за чистое, бескрайнее небо над головой, и любой «неизвестный» герой может остаться известным только посредством исторических памятников.
Я разделяю мнение К.М. Симонова и считаю, что сохранение памяти об ушедших эпохах, о людях, отдавших за нас свои жизни, о периодах войны и спокойных периодов, ознаменованных чем-то менее трагичным – это нравственный долг каждого из нас. Ведь если мы не храним память об истории нашей страны – значит, в нас нет патриотизма и любви к своему отечеству.
С каждым годом все реже послевоенные поколения чтят память о погибших и выражают свою благодарность тем, кто отдал свою жизнь за светлое будущее нашего отечества. Постепенно забываются и разрушаются, казалось бы, когда-то священные для многих детали истории. Нередкими становятся и факты осквернения символов той страшной эпохи, что само по себе пугает и разочаровывает. В своем произведении «Черные доски» В.А. Солоухин акцентирует внимание читателей на фактах разграбления церквей, использования священных икон не по назначению, сдаче редких книг в макулатуру. Все эти своеобразные памятники ушедших эпох способны донести до всех поколений атмосферу другого времени, рассказать о прошлом и привить уважение к истории своей страны. Однако в родной деревне лирического героя церкви отдаются под мастерские и тракторные станции, из монастырей делают дома отдыха, постепенно из жизни людей исчезают самые важные памятники истории, происходит культурное и духовное обнищание всех жителей. Автор, безусловно, осуждает это и призывает все поколения помнить о том, что память об ушедших эпохах нужна не мертвым, а живым – вот самое главное, о чем должен помнить каждый из нас.
О том, как важно чтить память о тех, кто отдал свою жизнь за нашу свободу и наше светлое будущее, пишет А.Т. Твардовский в стихотворении «Я убит подо Ржевом». Это лирическое произведение представляет собой своеобразное завещание убитого в бою солдата всем тем, кто выжил и кому только предстоит строить Россию будущего. Главным напутствием неизвестного солдата служит призыв никогда не забывать о своем прошлом и всегда хранить в своем сердце память о таких, как он, простых гражданах, отдавших жизнь за свою страну. Автор обращает наше внимание на то, что самым страшным для всех тех, кто защищал нас от немцев, служила не собственная смерть, а победа врага, и единственное, чем мы может отблагодарить наших героев, чем мы может сохранить их подвиг в истории – это сохранение исторических памятников и передача их своим детям.
Мы – дети героев, и в наших руках находится важнейшая задача – протянуть память о них через века. Это наше историческое, нравственное и духовное предназначение.
Это случилось в конце июля 1944 года. Части 51-й армии генерала Крейзера, перегруппированной недавно с юга на 1-й Прибалтийский фронт, вели наступление на территории Шавельского уезда бывшей Ковенской губернии у самой границы с Курляндией.
В авангарде входящего в её состав 3-го гвардейского мехкорпуса генерал-лейтенанта Обухова действовала 9-я гвардейская Молодеченская механизированная бригада гвардии подполковника Сергея Васильевича Стардубцева.
27 июля подполковник Стародубцев выслал в тыл противника разведгруппу под командованием гвардии капитана Григория Галузы. Задачей группы было проложить путь передовому отряду гвардии подполковника Соколова. В группу вошли двадцать пять бойцов на трёх бронеавтомобилях БА-64, двух танках Т-80 и трёх немецких бронетранспортёрах SdKfz-251. Этими бронетранспортёрами управляли водители-немцы, вместе с которыми машины были 5 июля 1944 взяты в качестве трофеев в белорусском городе Молодечно, за взятие которого 9-я бригада и получила почётное наименование Молодеченской.
Оказавшись в нашем плену, эти немцы не просто дружно кричали «Гитлер - капутт», но и заявили, что всю свою сознательную жизнь были тайными антифашистами. Приняв это во внимание, наше командование вместо того, чтобы отправить пленных водил в лагеря, оставило их на фронте на прежних должностях механиков-водителей зондеркрафтфарцугов.
Большинство же наших разведчиков переоделось в немецкую форму, а на БА-64 и Т-80 были нанесены балочные балканские кресты, чтобы немцы принимали их за трофейные машины на немецкой службе.
Разведчики вышли из расположения бригады в Мешкучае с наступлением темноты и в половине 12-го ночи двинулись по шоссе Шауляй-Рига в направлении Митавы. Шли на предельных скоростях. Попадавшиеся на пути вражеские автомобили разведчики таранили, сбрасывали в кювет.
Пройдя 37 вёрст по немецким тылам, в 2 часа ночи 28 июля разведгруппа приблизилась к бывшему местечку Янишки, получившему в 1933 году в независимой Литве статус города.
В городе находилась 15-я панцер-гренадерская бригада СС (3866 человек) под командованием штандартен-фюрера фон Бредова, 62-й пехотный батальон Вермахта, 3-я рота 4-го саперного полка, две артиллерийских и три минометных батареи. Численность этих сил составляла около пяти тысяч человек. Общее командование собранными в городе войсками осуществлял генерал полиции Фридрих Еккельн.
В феврале-апреле 1943 года Еккельн руководил проведением карательной антипартизанской операции «Зимнее волшебство» на севере Белоруссии. В ходе операции латышские, литовские и украинские коллаборационисты расстреляли и сожгли несколько тысяч мирных жителей, более десяти тысяч были вывезены на работу в Германию.
Две бывшие синагоги немцы превратили в танковые ангары. Ночную охрану несли литовские полицаи из полицейской команды Libau под командованием латышского капитана Эльша. В числе этих полицаев был, говорят, и местный уроженец Юозас Киселюс - будущий отец знаменитого советского киноактёра. Сами же немцы в основном спали по домам, выставив на въезде в Янишки лишь небольшой блок-пост.
Немцам, казалось, нечего было и опасаться - фронт находился почти в 40 километрах от Янишек, а их части находились в резерве.
При подходе к Янишкам колонну окликнули немецкие часовые. На вопрос о пароле немецкий водитель трофейного SdKfz-251 ответил, что их группа только что вырвалась из русского окружения и никаких паролей не знает. Поверив такому ответу, дежурный унтер-фельдфебель велел открыть шлагбаум, и наша разведгруппа беспрепятственно въехала в город.
Бесшумно перебив холодным оружием охраняющих танки полицаев, разведчики завели семь Тигров и обрушились на противника прямо из центра города. Эффект неожиданности сделал свой дело: часть немецких солдат и прибалтийских легионеров, в том числе и штандартенфюрер СС фон Бредов, отступила в Курземе. Бóльшая же часть солдат противника попала в плен к подоспевшей через полчаса группе подполковника Соколова. Неповреждённым нам достался и мост на реке Презенции.
Оставив Тигры подошедшим основным силам 9-й бригады, разведгруппа и передовой отряд продолжили движение. В 4.30 утра разведгруппу начал обстреливать немецкий бронепоезд. Это случилось между железнодорожными станциями Димзас и Платоне. Бронетранспортер под командованием младшего лейтенанта Мартьянова ушел вперед и не попал под огонь, а бронетранспортер, в котором находился капитан Гриорий Галуза, был расстрелян в упор и свалился в глубокий кювет. От прямого попадания погибли командир бронетранспортера старший сержант Погодин и водитель-немец со старопрусской фамилией Krotoff.
Сержант Самодеев и сам капитан Галуза получили тяжелые ранения. Командование разведгруппой принял на себя техник-лейтенант Иван Павлович Чечулин. Под его командованием разведгруппа, преследуя отступающего противника, настигла колонну машин с пехотой, обогнав колонну и устроив засаду, разведгруппа огнём из пулеметов и гранатами уничтожила 17 автомобилей и до 60 немцев и их литовских и латышских пособников. Чечулин лично уничтожил три автомобиля гранатами. Были захвачены три тягача, пушка и пять мотоциклов.
В половине шестого утра группа достигла окраин Митавы (ныне - Елгава), где по приказу командования перешла к обороне в ожидании подхода основных сил. Всего за время рейда разведгруппа прошла по тылам противника 80 километров. Её командиры Григорий Галуза и Иван Чечулин в марте 1945 года получили геройские звания. Чечулин до получения награды не дожил - 2 февраля 1945 года он погиб в бою в районе города Приекули.
Галуза же дожил до наших дней и умер в подмосковной Балашихе 8 декабря 2006 года. Бывший командир гарнизона генерал Еккельн был 2 мая 1945 года взят в плен советскими войсками. На судебном процессе в Риге за военные преступления Еккельн был приговорён военным трибуналом Прибалтийского военного округа к смертной казни и был 3 февраля 1946 публично повешен в Риге.
Симонов Константин
Книга посетителей
Симонов Константин Михайлович
Книга посетителей
Высокий, покрытый хвойным лесом холм, на котором похоронен Неизвестный солдат, виден почти с каждой улицы Белграда. Если у вас есть бинокль, то, несмотря на расстояние в пятнадцать километров, на самой вершине холма вы заметите какое-то квадратное возвышение. Это и есть могила Неизвестного солдата.
Если вы выедете из Белграда на восток по Пожаревацкой дороге, а потом свернете с нее налево, то по узкому асфальтированному шоссе вы скоро доедете до подножия холма и, огибая холм плавными поворотами, начнете подниматься к вершине между двумя сплошными рядами вековых сосен, подножия которых опутаны кустами волчьих ягод и папоротником.
Дорога выведет вас на гладкую асфальтированную площадку. Дальше вы не проедете. Прямо перед вами будет бесконечно подниматься вверх широкая лестница, сложенная из грубо обтесанного серого гранита. Вы будете долго идти по ней мимо серых парапетов с бронзовыми факелами, пока наконец не доберетесь до самой вершины.
Вы увидите большой гранитный квадрат, окаймленный мощным парапетом, и посредине квадрата наконец самую могилу - тоже тяжелую, квадратную, облицованную серым мрамором. Крышу ее с обеих сторон вместо колонн поддерживают на плечах восемь согбенных фигур плачущих женщин, изваянных из огромных кусков все того же серого мрамора.
Внутри вас поразит строгая простота могилы. Вровень с каменным полом, истертым бесчисленным множеством ног, вделана большая медная доска.
На доске вырезано всего несколько слов, самых простых, какие только можно себе представить:
ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕН НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
А на мраморных стенах слева и справа вы увидите увядшие венки с выцветшими лентами, возложенные сюда в разные времена, искренне и неискренне, послами сорока государств.
Вот и все. А теперь выйдите наружу и с порога могилы посмотрите во все четыре стороны света. Быть может, вам еще раз в жизни (а это бывает в жизни много раз) покажется, что вы никогда не видели ничего красивее и величественнее.
На востоке вы увидите бесконечные леса и перелески с вьющимися между ними узкими лесными дорогами.
На юге вам откроются мягкие желто-зеленые очертания осенних холмов Сербии, зеленые пятна пастбищ, желтые полосы жнивья, красные квадратики сельских черепичных крыш и бесчисленные черные точки бредущих по холмам стад.
На западе вы увидите Белград, разбитый бомбардировками, искалеченный боями и все же прекрасный Белград, белеющий среди блеклой зелени увядающих садов и парков.
На севере вам бросится в глаза могучая серая лента бурного осеннего Дуная, а за ней тучные пастбища и черные поля Воеводина и Баната.
И только когда вы окинете отсюда взглядом все четыре стороны света, вы поймете, почему Неизвестный солдат похоронен именно здесь.
Он похоронен здесь потому, что отсюда простым глазом видна вся прекрасная сербская земля, все, что он любил и за что он умер.
Так выглядит могила Неизвестного солдата, о которой я рассказываю потому, что именно она будет местом действия моего рассказа.
Правда, в тот день, о котором пойдет речь, обе сражавшиеся стороны меньше всего интересовались историческим прошлым этого холма.
Для трех немецких артиллеристов, оставленных здесь передовыми наблюдателями, могила Неизвестного солдата была только лучшим на местности наблюдательным пунктом, с которого они, однако, уже дважды безуспешно запрашивали по радио разрешения уйти, потому что русские и югославы начинали все ближе подходить к холму.
Все трое немцев были из белградского гарнизона и прекрасно знали, что это могила Неизвестного солдата и что на случай артиллерийского обстрела у могилы и толстые и прочные стены. Это было по их мнению, хорошо, а все остальное их нисколько не интересовало. Так обстояло с немцами.
Русские тоже рассматривали этот холм с домиком на вершине как прекрасный наблюдательный пункт, но наблюдательный пункт неприятельский и, следовательно, подлежащий обстрелу.
Что это за жилое строение? Чудное какое-то, сроду такого не видал,говорил командир батареи капитан Николаенко, в пятый раз внимательно рассматривая в бинокль могилу Неизвестного солдата.- А немцы сидят там, это уж точно. Ну как, подготовлены данные для ведения огня?
Так точно! - отрапортовал стоявший рядом с капитаном командир взвода молоденький лейтенант Прудников.
Начинай пристрелку.
Пристрелялись быстро, тремя снарядами. Два взрыли обрыв под самым парапетом, подняв целый фонтан земли. Третий ударил в парапет. В бинокль было видно, как полетели осколки камней.
Ишь брызнуло!-сказал Николаенко.- Переходи на поражение.
Но лейтенант Прудников, до этого долго и напряженно, словно что-то вспоминая, всматривавшийся в бинокль, вдруг полез в полевую сумку, вытащил из нее немецкий трофейный план Белграда и, положив его поверх своей двухверстки, стал торопливо водить по нему пальцем.
В чем дело? - строго сказал Николаенко.- Нечего уточнять, все и так ясно.
Разрешите, одну минуту, товарищ капитан,- пробормотал Прудников.
Он несколько раз быстро посмотрел на план, на холм и снова на план и вдруг, решительно уткнув палец в какую-то наконец найденную им точку, поднял глаза на капитана:
А вы знаете, что это такое, товарищ капитан?
А все - и холм, и это жилое строение?
Это могила Неизвестного солдата. Я все смотрел и сомневался. Я где-то на фотографии в книге видел. Точно. Вот она и на плане - могила Неизвестного солдата.
Для Прудникова, когда-то до войны учившегося на историческом факультете МГУ, это открытие представлялось чрезвычайно важным. Но капитан Николаенко неожиданно для Прудникова не проявил никакой отзывчивости. Он ответил спокойно и даже несколько подозрительно:
Какого еще там неизвестного солдата? Давай веди огонь.
Товарищ капитан, разрешите!-просительно глядя в глаза Николаенко, сказал Прудников.
Ну что еще?
Вы, может быть, не знаете... Это ведь не просто могила. Это, как бы сказать, национальный памятник. Ну...- Прудников остановился, подбирая слова.- Ну, символ всех погибших за родину. Одного солдата, которого не опознали, похоронили вместо всех, в их честь, и теперь это для всей страны как память.
Подожди, не тараторь,- сказал Николаенко и, наморщив лоб, на целую минуту задумался.
Был он большой души человек, несмотря на грубость, любимец всей батареи и хороший артиллерист. Но, начав войну простым бойцом-наводчиком и дослужившись кровью и доблестью до капитана, в трудах и боях так и не успел он узнать многих вещей, которые, может, и следовало бы знать офицеру. Он имел слабое понятие об истории, если дело не шло о его прямых счетах с немцами, и о географии, если вопрос не касался населенного пункта, который надо взять. А что до могилы Неизвестного солдата, то он и вовсе слышал о ней в первый раз.
Однако, хотя сейчас он не все понял в словах Прудникова, он своей солдатской душой почувствовал, что, должно быть, Прудников волнуется не зря и что речь идет о чем-то в самом деле стоящем.
Подожди,- повторил он еще раз, распустив морщины.- Ты скажи толком, чей солдат, с кем воевал,- вот ты мне что скажи!
Сербский солдат, в общем, югославский,- сказал Прудников.- Воевал с немцами в прошлую войну четырнадцатого года.
Вот теперь ясно.
Николаенко с удовольствием почувствовал, что теперь действительно все ясно и можно принять по этому вопросу правильное решение.
Все ясно,- повторил он.- Ясно, кто и что. А то плетешь невесть чего - "неизвестный, неизвестный". Какой же он неизвестный, когда он сербский и с немцами в ту войну воевал? Отставить огонь! Вызовите ко мне Федотова с двумя бойцами.
Через пять минут перед Николаенко предстал сержант Федотов, неразговорчивый костромич с медвежьими повадками и непроницаемо-спокойным при всех обстоятельствах, широким, рябоватым лицом. С ним пришли еще двое разведчиков, тоже вполне снаряженные и готовые.
Николаенко кратко объяснил Федотову его задачу - влезть на холм и без лишнего шума снять немецких наблюдателей. Потом он с некоторым сожалением посмотрел на гранаты, в обильном количестве подвешенные к поясу Федотова, и сказал:
Этот дом, что на горе, он - историческое прошлое, так что ты в самом доме гранатами не балуйся, и так наковыряли. Если что - с автомата сними немца, и все. Понятна твоя задача?
Понятна,- сказал Федотов и стал взбираться на холм в сопровождении своих двух разведчиков.
Старик-серб, сторож при могиле Неизвестного солдата, весь этот день с утра не находил себе места.
Первые два дня, когда немцы появились на могиле, .притащив с собой стереотрубу, рацию и пулемет, старик по привычке толокся наверху под аркой, подметал плиты и пучком перьев, привязанных к палке, смахивал пыль с венков.
|| « » №37, 14 февраля 1943 годаВчера наши войска заняли города Новочеркасск, Лихая, Зверево, Новошахтинск, Золочев и ряд крупных населенных пунктов. Доблестные воины Красной Армии! Еще сильнее удары по врагу. Освобождайте родную землю от немецко-фашистских захватчиков!
ПИСЬМА С ЮГА
Это было пятого ноября. Первый поезд Гулькевичи-Берлин стоял на рельсах, готовый к отбытию. Правда, для прямого беспересадочного поезда он имел несколько странный вид: два десятка запломбированных товарных вагонов, десяток цистерн и полдюжины старых, разбитых теплушек - вот и всё. Но нынешние немцы давно уже перестали заботиться о каком бы то ни было правдоподобии своей лжи. Они приказали квартальным и жандармам говорить, что будет прямой поезд Гулькевичи-Берлин. Все квартальные и жандармы с тупостью наймитов повторяли это всем и каждому в течение целого месяца.
Вы будете там работать, вам там будет хорошо, - утверждали они, не стараясь даже придать своим словам особой выразительности, потому что кулаки, которые они при этой фразе с треском опускали на стол, казались им единственной и лучшей формой убеждения. Уходя, они клали на стол продолговатый лист бумаги, где наверху был изображен черный германский орел, а внизу стояла подпись - главнокомандующий германскими войсками на Кавказе.
Об’явление кратко и по-своему убедительно той циничной убедительностью, которая несомненно есть в словах убийцы, говорящего своей жертве: отдай мне всё, что у тебя есть, или я убью тебя. Ты живешь в стране, которую мы опустошили, но мы готовы взять тебя в рабы. Ты будешь мыть полы в наших домах и выносить наши ночные горшки. Тебе не уйти от нас, уже тысячи таких, как ты, мы заставили делать это.
Проклятая бумага лежала на столе в хате, там, где ее положил жандарм. И словно она была заражена проказой, никто не дотрагивался до нее руками. Но вечером, при свете масляного ночника, ее в десятый и в двадцатый раз перечитывали опухшими от слез глазами, безнадежно ища лазейки из этого, пока еще смирно лежащего на столе, но уже готового с хрустом захлопнуться немецкого капкана. Ночью, когда все, наконец, засыпали, хата вдруг освещалась. Ручной прожектор, прильнув снаружи к стеклу, обшаривал стены, взбирался на печку, на кровать, как чужая, скользкая рука, полз по лицам спящих. Потом раздавался стук. Комендант и жандарм входили, усаживались за стол. Молча, скрестив руки, спросонья дрожа от ночного холода, стояли перед ними русские люди, те самые, .
Главнокомандующий германскими силами на Кавказе приказал вербовать «добровольно», но в кармане у коменданта, как и у сотен других комендантов, лежала разверстка с точными цифрами и сроком вербовки. На коменданте лежала несвойственная его профессии вешателя обязанность «убеждать».
Он говорил, что русских войск уже нет, что . Он говорил, что до 10 января всё равно будет всеобщая мобилизация русских от 14 до 45 лет, и, если они не пойдут добровольно сейчас, то тогда он заставит их ехать. Да, заставит, и не кажется ли им, что это будет гораздо хуже? Он говорил, что скоро здесь, среди этих развалин, им будет нечего есть и не во что одеваться. А если они поедут в Германию и будут трудиться верно и старательно, то часть того, что они произведут, попадет сюда, в их нищую страну. Он говорил, заглядывая в лицо молчаливой девушке, что будущее родителей зависит от нее и ее брата. Если они поедут Германию, то старикам здесь будет лучше жить, об этом позаботится он, комендант. Но если они не поедут... Комендант останавливался и, выдержав долгую, угрожающую паузу, вставал.
Желтое пятно прожектора, выскочив из ворот, медленно ползло дальше вдоль улицы. А в хате всё еще сидели безмолвно и неподвижно, словно завороженные. Только потом начинали плакать и шептаться усталые, замученные, замордованные немцами люди. А на следующий вечер всё повторялось сызнова.
Мне рассказали всё это в кубанской станице Гулькевичи, когда я вечером шел по длинной станичной улице и, не выбирая, заходил то в одну, то в другую хату. Два эшелона все-таки ушли из Гулькевичей в Германию: один пятого ноября, другой пятого января, уже в последнюю минуту, в дни нашего наступления на Северном Кавказе. Немцам не удалось никого убедить, но многих они сумели заставить. Я шел из дома в дом, и через два в третьем пустовала кровать, и лишившиеся своих детей матери с сухими, давно уже выплакавшими все слезы глазами рассказывали мне каждый раз историю об уводе в рабство своих детей.
Когда убеждения не помогли, детей стали вызывать в комендатуру и бить. Когда ее помогло и это, им пригрозили расстрелом родителей. Некоторые сдались, остальных, всё еще не желавших добровольно ехать в Германию, мобилизовали работать на железную дорогу. Они грузили снаряды, ворочали шпалы, таскали кирпич. И когда подошел день, намеченный для отправки эшелона, им сказали, что они переводятся на другую работу - в Германию. Нет, их не насилуют, не заставляют уезжать, их просто переводят па другую работу.
Ужасный плач стоял в этот день в станице. Дети не смели бежать, боясь, что убьют их родителей. Родители молчали, боясь, что убьют их детей. Я сижу в осиротевшей семье Казаковых. Единственная оставшаяся в семье дочь, совсем еще девочка, дрожащим голосом рассказывает мне об этом дне. Ее приемная сестра Маруся уехала еще в ноябре, она не хотела ехать, но ее взяли на железную дорогу таскать шпалы. Это была от природы слабенькая девочка, в последнее время совсем ослабевшая от голода, а немцы заставляли ее таскать шпалы. Когда она, обессилев, падала, ее били, когда она вставала и снова падала, ее снова били. Боясь умереть от побоев, она не выдержала и в ноябре «добровольно» согласилась уехать.
В январе наступила очередь брата Егора. Ему даже не дали зайти домой. Он только успел передать через проходившего мимо соседа, что утром его увозят в Германию, его и двоих его товарищей - Володю Пугачева и Ваню Купченко. Ночью, по приказу коменданта, из станицы привезли к поезду несколько саней с сеном и накрыли им пол в четырех разбитых, без печей товарных вагонах. Утром, спрятав под платком несколько домашних пышек, испеченных из последней муки, младшая сестра пришла провожать брата. К поезду прицепили паровоз. Она шла вдоль состава, ища брата. У каждого вагона стояло по трое немецких солдат с примкнутыми штыками. Наконец, она увидела брата. Они обнялись, он плакал и сквозь слезы шептал ей, что убежит еще до Ростова. Но пусть его не ждут дома, он не вернется, чтобы не погубить мать.
Шнель, шнель, - ворчливо заторопил немец.
Брат влез в вагон, состав тронулся, и вдруг откуда-то изнутри поезда надрывающий душу заунывный девичий голос запел песню, которую в станице стали петь только недавно, при немцах, когда девушек начали угонять на чужбину:
Здравствуй, мать,
Прими привет от дочки.
Пишет дочь тебе издалека.
Я живу, но жизнь моя разбита,
Одинока, нищенски горька.
Завезли меня в страну чужую
С одинокой бедной головой
И разбили жизнь мне молодую,
Разлучили, маменька, с тобой.
Поезд удалялся. Площадка последнего вагона со стоящими на ней двумя немецкими солдатами становилась все меньше и меньше, пока совсем не скрылась за поворотом.
Поезда рабов... Но уже идет грозная расплата за детей России, украденных злобными чужеземцами. Идет на Запад Красная Армия. Она спасет наших людей от рабства и вымирания, вернет им свободу и родину. // . СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ ФРОНТ.
______________________________________
* ("Красная звезда", СССР)**
И.Эренбург: * ("Красная звезда", СССР)**
В Белгороде
С воздуха картины разгрома немецких войск представляются еще более отчетливо, чем обычно. Мы летим в Белгород и сверху видим на дорогах к городу сотни недвижно стоящих брошенных немцами автомашин, пушек, танков. На полевых аэродромах около населенных пунктов громоздятся остовы сожженных немецких самолетов. Мы идем бреющим полетом и можем явственно разглядеть валяющиеся на снегу трупы немцев в зеленых шинелях и касках.
Кружимся над городом. Видим сгоревшее здание вокзала, взорванное депо. Пролетаем над меловыми разработками. Когда-то здесь кипела работа, но теперь следы запустения видны даже с воздуха. Выбираем площадку, где можно сесть. Жители, увидев красные звезды на крыльях, машут с земли руками... Толпа народа бежит нам навстречу. Первый вопрос: «Не привезли ли газет?». Несколько номеров тут же пошли по рукам. Люди читают их вслух, группами, плачут от радости и счастья.
В городе дымятся развалины зданий, подожженных немцами при отходе. Около тротуара лежат несколько трупов мирных граждан, застреленных немцами. За что они были убиты? Никто не знает. Отступавшие гитлеровцы вымещали злобу на ни в чем неповинных людях.
Через город двигаются наши войска, продолжая наступление. Идут танки, артиллерия. В белых халатах с автоматами на груди проходят пехотинцы.
Группа жителей снимает с домов немецкие вывески. Вот одна из немецких казарм. На-днях, когда несколько десятков офицеров играли там в карты, в казарму попала бомба, сброшенная с нашего ночного бомбардировщика.
Жители наперебой рассказывают о своих мучениях под немецким игом. На каждом шагу мы видим страшные факты, подтверждающие эти рассказы. На базарной площади стоит постоянно действовавшая, хорошо оборудованная, покрашенная в черный цвет виселица. На ней почти ежедневно публично вешали по нескольку человек белгородцев.
Из города и прилегающих к нему сёл немцы каждый день угоняли людей в Германию на каторжные работы. Жертвам рассылались повестки бюро труда с приказанием явиться на сборный пункт. Тех, кто не являлся, расстреливали.
Партию обреченных на каторгу запихивали в товарные вагоны, наглухо заколачивали снаружи двери, и поезда уходили на запад. Запертые в вагонах люди кричали, стучали в двери, но конвойные, сопровождавшие поезде, быстро «наводили порядок». Иногда от уехавших приходили из Германии письма. Вот одно из них. Оно написано в «русском лагере» близ Лейпцига и адресовано Вере Кононенко, живущей в Белгороде. Это письмо прошло через руки немецких цензоров, но дышит ужасом и горем:
«Живу в лагере Таухе на окраине Лейпцига. Нас осталось несколько человек грейворонцев, а девочек со своей улицы и Кати А. нет между нами...».
В городе издавалась газета на русском языке «Восход». Лживый листок до самых последних дней сообщал о... «победах» германской армии. Население узнавало иногда о действительном положении вещей из листовок, сбрасываемых нашими самолетами, а большинство жило в полном неведении. Но советские люди ждали своих и твердо верили, что скоро наступит конец хозяйничанью гитлеровцев. Когда немцы, в панике отступая, бежали по улицам города, многие жители взялись за оружие и стреляли в солдат и офицеров из окон домов, с крыш.
В первый же день после освобождения Белгорода в городе начала налаживаться жизнь. Люди вышли на улицы и потянулись к начальнику гарнизона, чтобы узнать, чем нужно сейчас заниматься. Орудийная канонада становилась всё тише и тише. Фронт уходил на запад. // Капитан
О.Киселев
.
________________________________________ ____
** ("Красная звезда", СССР)**
А.Толстой: ** ("Красная звезда", СССР)**
**************************************** **************************************** **************************************** **************************
В Изюме
(От специального корреспондента «Красной звезды»)
Немецкая пропаганда всеми силами старается скрыть положение на фронтах не только от населения Германии, но и от своих солдат и офицеров, находящихся в тылу. Изюмские жители рассказывают, что до последних дней вражеский гарнизон города ничего не знал о сокрушительных ударах, нанесенных советскими войсками немецкой армии. Накануне боев в городе из села Красный Оскол, расположенного недалеко от Изюма, прибежали несколько полицейских и в панике заявили изюмскому бургомистру:
В Красном Осколе красноармейцы перебили немецкий гарнизон и полицейских, мы едва спаслись.
Бургомистр и немецкие офицеры успокаивали полицейских:
Не может этого быть. Никаких красноармейцев не должно быть, всё в порядке. Идите обратно.
Но полицейские, знавшие, что порядок в Красном Осколе наводят советские войска, заявили, что ни в коем случае не пойдут обратно. А через несколько часов всё громче и громче стали слышны раскаты орудийных выстрелов, и к вечеру завязался бой в городе. Застигнутые врасплох немцы были выбиты из Изюма внезапным ударом наших частей.
Город разрушен немцами. На центральной улице, где стояли многоэтажные доме, теперь две линии развалин. Немцы разрушили вокзал, паровозный завод, все общественные здания, учебные заведения, новый кинотеатр, многие жилые дома. Всё, что было создано советской властью, они хотели уничтожить, чтобы вернуть советский город к мраку средневековья, превратить цветущий город в захолустную крепостную деревню.
Немцы отнимали у населения окрестных деревень и у городских жителей, имевших свои усадьбы, хлеб и скот. Во многих домах мы видели такую картину: на полу сидели женщины и дети и в ручных мельницах мололи макуху. Из нее пекли лепешки. Мяса никто уже не видел полгода. Люди забыли вкус сахара. Электричества не было, в домах мерцали крошечные коптилки.
Все культурные учреждения города были закрыты. Во всем Изюме уцелела только одна школа, но и там немцы пытались нанести травму душе советских людей. Половина занятий посвящалась изучению языка ненавистных поработителей. В учебниках русского языка и арифметики немцы заставили зачеркнуть тушью все слова о Красной Армии, о колхозах, о советской власти. Фашистские подлецы заставили вычеркнуть в учебнике для первого класса из фразы «Мы не рабы» слово «не». Учеников принуждали громко декламировать: «Мы рабы». Но дети не покорялись врагу, они и сквозь черную тушь читали родные и близкие слова о Ленине и Сталине, о свободной советской жизни и о любимой Красной Армии, прихода которой изюмцы ждали, как восхода солнца.
Немцы отправляли в Германию эшелоны с женщинами и мужчинами, девушками и юношами на каторжные работы. Перед уходом они сумели захватить только тех, кто не успел спрятаться - около 60 человек мужчин и женщин. Они их привели на окраины Изюма, на хутор Гнидовка и в бешеной злобе за свое поражение расстреляли 60 невинных жертв, а хутор сожгли.
В Изюме сейчас устанавливается нормальная жизнь. Партизаны, помогавшие Красной Армии выбивать немцев из сёл и городов, поставлены во главе городских организаций. Секретарем горсовета назначен партизан Журба, которого немцы в своей грязной газетке дважды об’являли расстрелянным. В течение нескольких дней удалось восстановить хлебопекарню, колбасную фабрику, маслозавод, мельницу, и сейчас эти предприятия работают полным ходом, снабжая население и Красную Армию. Сотни жителей толпятся в местной комендатуре и горсовете: их направляют на работу во вновь восстанавливаемые учреждения. У военкомата собралось около 800 мужчин; они идут на фронт, чтобы в рядах Красной Армии уничтожать проклятую немчуру. // Майор А.Петров .
**************************************** **************************************** **************************************** **************************
Геббельс в окружении фактов
Фашистская пропаганда пыталась скрыть от немецкого народа разгром германской армии под Сталинградом, на Кавказе, в районе Воронежа. Она сначала замалчивала факты, убийственные для Гитлера и его банды, потом стала извращать факты. Но фактов слишком много, они возникают ежедневно в сводках Совинформбюро, обходящих весь мир. Факты просачиваются сквозь фашистскую цензуру и становятся известными немецкому населению. Факты обступают со всех сторон Геббельса и его свору. Они отрезают ему путь к отступлению. Они разоблачают всю его прежнюю ложь.
Геббельс мечется среди этих фактов, пытаясь прорвать их. С прежних позиций бахвальства, прямого вранья о «выпрямлении фронта», об «эластической обороне» он сбит. Ему нужно укрепиться на новой позиции. Он пытается играть в откровенность. Он делает вид, что всё признает. Он готов даже признать, что лгал. Он говорит в последней своей статье в газете «Дас рейх»: «Сейчас истина раскрылась перед нами во всей наготе».
Он думает, что это признание прежней лжи откроет ему щель среди неумолимых фактов. Он изображает кающегося грешника и сам изобличает себя: «На восточном фронте мы пережили неудачу». Почему «пережили» - в прошедшем времени? Разве Красная Армия перестала громить немцев? Промолчав об этом, Геббельс продолжает: «В этом виноваты отчасти мы сами, и мы не хотим этого оспаривать или сваливать вину на кого-либо. Мы сами немного недооценили силы врага... Враг имеет некоторое превосходство в людях и материалах... Мы не стесняемся сознаться, что наши первоначальные установки были недостаточны...».
Старый, испытанный прием засыпавшихся жуликов! Бессмысленно отрицать факты, подступившие плотно со всех сторон. Нельзя же кричать, что Красная Армия уничтожена, когда Красная Армия уничтожила и уничтожает одну германскую армию за другой. Жулик теперь всё «признает». Он принимает на себя вину с тем, чтобы отвести вину от своего сообщника. Геббельс кричит о своих ошибках, о своей лжи, чтобы не дать немецкому народу возможности говорить о лжи, ошибках и провалах Гитлера.
Немцы говорят об этом. Это тоже факт, который стоит в тылу у Геббельса. Он пытается уйти от него. «Не нужно бояться народа», - говорит он, выдавая свой страх. Он придает себе храбрый вид. «Нельзя, чтобы за каждым немцем стоял сзади полицейский». Но тут же голос его срывается от страха и злобы. Он угрожает тем, кто ищет виновников поражения германской армии, он истерически кричит о «драконовых мерах», о суровой расправе с теми немцами, которые сомневаются в стратегических талантах Гитлера. Он обещает «вести тотальную войну с еще большей ожесточенностью». Новыми зверствами против населения оккупированных советских районов он призывает немцев восполнить их поражение!
Изо дня в день в течение войны Геббельс громоздил ложь на ложь. Он построил из лжи огромную крепость, в которой сидели немцы. Он отгородил стеной этой крепости Германию от всего мира. Факты, рождаемые Красной Армией, пробивали бреши в стенах этой призрачной крепости. Геббельсу удавалось до поры до времени закрывать бреши новыми измышлениями. Но факты надвигаются сплошной стеной. Факты идут с Волги и Дона, с Невы, с Терека, с Кубани, факты обступают Германию со всех сторон, и крепость Геббельса рушится, как карточный домик.
«Истина раскрылась перед нами во всей наготе», - кричит Геббельс своим фальшивым голосом. Снова лжет! Частицей правды он пытается скрыть всю правду. Нет, еще не во всей наготе раскрылась истина перед немецким народом. Но раскрывается всё больше. Факты Красной Армии гонят перед собой гитлеровскую ложь. Молва опережает отступающие под ударами Красной Армии немецкие части. Лживая «откровенность» поможет Геббельсу не больше, чем откровенная ложь. Из окружения фактов не вырваться немецко-фашистской пропаганде. // .
**************************************** **************************************** **************************************** **************************
От Советского Информбюро
*
Северо-восточнее Новочеркасска наши войска продолжали успешное наступление и заняли ряд населенных пунктов. Немцы, выбитые из укреплений на берегу Северного Донца, пытались удержаться на промежуточных рубежах. Стремительными ударами наши бойцы опрокинули гитлеровцев и отбросили их на запад. Н-ская часть в ожесточенных боях с противником истребила до 400 гитлеровцев. Захвачено 8 орудий, 3 миномета, 19 пулеметов и другие трофеи. На другом участке окружены и истреблены две роты немецкой пехоты. Взяты пленные.
В районе Красноармейское наши войска вели наступательные бои. Н-ская часть в бою за один населенный пункт уничтожила до батальона немецкой пехоты и подбила 12 танков противника. На другом участке наши бойцы захватили укрепленные позиции гитлеровцев. Противник несколько раз переходил в контратаки, но успеха не добился. На поле боя осталось более 300 вражеских трупов и 3 сгоревших немецких танка.
В районе Чугуев наши войска продолжали наступление. Н-ское танковое подразделение, сломив оборону противника, овладело двумя крупными населенными пунктами. На другом участке окружена и в результате двухдневных боев истреблена одна немецкая часть. На поле боя осталось до 800 вражеских трупов. Взяты пленные. Захвачены трофеи, в том числе 17 орудий, много пулеметов, автоматов и винтовок.
Севернее Курска бойцы Н-ской части отбили несколько контратак немецкой пехоты и нанесли противнику большие потери. На другом участке наши подразделения разгромили крупный отряд гитлеровцев и, преследуя их, заняли населенный пункт. Захвачены склады с продовольствием и обмундированием.
Партизанский отряд, действующий в одном из районов Витебской области, в начале февраля месяца вел ожесточенные бои с крупным карательным отрядом немецко-фашистских захватчиков. Советские патриоты истребили более 200 гитлеровцев. Группа партизан другого отряда, действующего в Вилейской области, пустила под откос железнодорожный эшелон противника. Разбит паровоз и 8 вагонов. При крушении убито 33 гитлеровца. Движение поездов на этом участке было приостановлено на несколько дней.
Недавно захвачена в плен группа офицеров 82 немецкой пехотной дивизии. Пленный обер-лейтенант Людвиг Мюллер, начальник разведывательного отдела 82 дивизии, сообщил: «Поражение немецких войск под Сталинградом и на других участках фронта произвело ошеломляющее впечатление. В газетах сейчас стали писать о выравнивании и сокращении линии фронта. Но мы-то знаем, что значит «сокращение линии фронта». Наша дивизия была разбита буквально за два дня. На третий день боев во всей дивизии осталось не больше 1.000 солдат. Русские прорвали нашу линию обороны и двинулись вперед с такой быстротой, что мы даже опомниться не успели. Командир дивизии убежал на машине, и я его больше не видел».
Немецко-венгерские мерзавцы устроили в селе Марки, Воронежской области, кровавое побоище. Гитлеровцы хватали советских граждан и после долгих издевательств убивали их. Всего гитлеровские изверги замучили и расстреляли в этом селе больше 100 мирных жителей.
Наши войска, продолжая развивать наступление, овладели городом и крупным железнодорожным узлом Лихая, городом и железнодорожной станцией Зверево.
Наши войска заняли также город Новошахтинск.
На Украине наши войска в результате упорного боя овладели городом и железнодорожной станцией Золочев, а также заняли районный центр Липцы, крупные населенные пункты Казачья Лопань, Рогань, Каменная Яруга, Тарановка.
На других участках фронта наши войска вели бои на прежних направлениях.
12 февраля частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено до 300 автомашин с войсками и грузами, подавлен огонь 4 артиллерийских батарей, взорваны склад боеприпасов и склад горючего, рассеяно и частью уничтожено до двух батальонов пехоты противника.
В районе Шахты наши войска развивали успешное наступление. Немцы, отступив из города, пытались на другом рубеже организовать оборону. Наши части сломили сопротивление пехоты противника и овладели многими крупными населенными пунктами. Захвачены большие трофеи, которые подсчитываются. Наши зенитчики сбили 4 немецких самолета.
В районе Ворошиловска наши части, преодолевая сопротивление противника, продвигались вперед. По неполным данным, уничтожено свыше 1.200 немецких солдат и офицеров. Захвачено 5 танков, 2 бронемашины, 19 орудий, 5 противотанковых ружей, 70 автомашин, 80 повозок, 200 лошадей с упряжью, 7 паровозов, 2 железнодорожных состава с заводским оборудованием и другие трофеи.
В районе Красноармейское наши войска вели ожесточенные бои с упорно сопротивляющимися частями противника. Немцы силами пехоты и танков предприняли ряд контратак, пытаясь вернуть потерянные позиции. Все контратаки гитлеровцев отбиты с большими для них потерями. Бойцы Н-ской части в боях за одну железнодорожную станцию уничтожили 15 немецких танков, 6 бронемашин и захватили 8 паровозов и 2 бронемашины. На другом участке отряд противника численностью до 500 человек при поддержке 14 танков, атаковал Н-ское подразделение. Наши артиллеристы и бронебойщики с открытых позиций сожгли и подбили 5 вражеских танков. Истреблено до 300 гитлеровцев. Противник предпринял еще несколько безуспешных контратак и, оставив на поле боя много трупов, а также 6 подбитых танков, беспорядочно отступил.
На станции Лозовая нашими частями, по предварительным данным, захвачены склады с инженерным имуществом, склад с боеприпасами, склад с продовольствием, склад с мукой и зерном, 9 паровозов, 120 автомашин, 300 мотоциклов и другие трофеи, которые подсчитываются.
В районе Чугуева наши войска продолжали наступление и овладели рядом населенных пунктов. Разгромлена 320 немецкая пехотная дивизия. Только за последние два дня части этой дивизии потеряли убитыми 3.500 солдат и офицеров. Захвачено 20 орудий, 200 автомашин и до 500 подвод с грузами.
Партизаны отряда, действующего в одном из районов Могилевской области, совершили несколько налетов на немецкие гарнизоны. Истреблено. 150 гитлеровцев. Партизаны этого отряда в январе месяце пустили под откос 7 железнодорожных эшелонов противника.
Партизанский отряд, действующий в одном из районов Полесской области, в январе месяце пустил под откос 11 вражеских эшелонов.
На Волховском фронте захвачена в плен большая группа солдат 227 немецкой гренадерской дивизии. Пленные солдаты 366 полка этой дивизии Иоганн Гоннер, Бернгард Дикман, ефрейтор Эрнст Фиц, обер-ефрейтор Вилли Бранд и другие рассказали: «Артиллерийский огонь русских опустошил многие наши подразделения. Командиры батальонов передавали по радио один за другим приказы - удерживать позиции во что бы то ни стало. Однако русские танки прорвали линию обороны. За ними пошла пехота. Русские ворвались в наши траншеи, и все находившиеся в них немецкие солдаты без предварительного сговора, как по команде, подняли руки».
В хуторе Старая Станица, Ростовской области, гитлеровские мерзавцы сожгли живьем 18 пленных красноармейцев, колхозницу Прасковью Шинкареву и ее двух детей. За день до прихода частей Красной Армии немцы подожгли хутор. Огнем уничтожено 147 домов колхозников, школа, клуб, амбары и все другие хозяйственные постройки. //